Плюс-минус бесконечность

Поделать с этим было ровно ничего нельзя. Перед ней возвышалась стена из тех, что головой не пробиваются.

– О, Господи… – в изнеможении Лёся припала лбом к стеклянному барьеру, но сразу же, вспомнив, как в бытность свою одной из уважаемых владелиц незабвенного «Хеленса» ловко распихивала взятки по карманам пожарников, санэпидемистов и прочих рэкетиров, решительно раскрыла сумку: – Тогда давайте с вами договоримся… По хозрасчету или как хотите…

Женщина в окне мгновенно расцвела и протянула руку – но получить приятный подарок ей было в тот день не суждено, потому что сбоку неожиданно возник вернувшийся из гардероба Олег:

– Что тут происходит? Не дают талон? Ничего, сейчас в два счета выдадут, – он бесцеремонно отодвинул жену от окошка, углядев при этом зажатую купюру в ее руке. – Ах, она еще и деньги у тебя вымогает! – его голос загремел на весь холл; несколько голов заинтересованно повернулось в их сторону. – Только попробуйте не дать сию же минуту моей жене талон! Только попробуйте! Я вам устрою! Вы у меня узнаете, как требовать у больных деньги – враз с работы вылетите!

– И попробую, – спокойно и нагло сказала женщина. – Еще как попробую. Сегодня на флюорографии страховой день, а одиночные, не от организаций, посетители по распоряжению администрации не принимаются. Отойдите от окна, мужчина, вы не один: за вами очередь, между прочим, стоит… Следующий!

Напрасно он пытался просунуть в маленькое окошко всю свою большую голову – сами больные возмущенно оттеснили его, стремясь скорей покончить с собственными номерками; напрасно клялся дойти после праздников до главврача и обрушить на голову строптивицы ужасные кары – ничто не подействовало: очередь двигалась своим чередом, на них больше не обращали внимания.

– Ладно, я это так не оставлю! – сдался, наконец, перед силой Олег. – Я им третьего числа задам, будут помнить, сволочи! – он обернулся к давно упавшей в кресло жене: – Ну, что делать, иди домой. Потом разберемся.

– Как – иди? – в ужасе приподнялась она. – Отвези меня, я одна не дойду!

– Ну… Почему не дойдешь… Дойдешь потихоньку… – Олег быстро глянул на часы: – Ох, блин, опаздываю! Через полтора часа на сцену выходить, а еще ехать через все пробки и гримироваться… Все, короче, полетел. Ты там давай, не разнюнивайся. Сейчас придешь – сразу большую ложку меда съешь – и под одеяло. И смотри мне – чтоб к вечеру была огурцом! Ночью в гостях должна на все сто выглядеть!

Он кинул ей на колени номерок от пальто и помчался к выходу.

– Девушка! – тихо окликнули Лёсю из стеклянного окошечка. – Возьмите талон, идите так, не надо ничего… На вас лица нет…

Отходя восвояси с вожделенным клочком бумаги в руках, она услышала тихий диалог позади:

– Надо же, и как живет с таким дерьмом?

– И не с такими живут, Оль… А куда денешься…

«Я – денусь, – громко прозвучало в Лёсе, и робко добавило: – Если выкарабкаюсь…».

Рентген показал двустороннюю пневмонию, а доктор, для очистки совести предложив госпитализацию, выписал новый действенный антибиотик – только вот денег на него у Лёси не хватало: лиловую пятихаточку, предназначавшуюся женщине в регистратуре, муж в праведном возмущении вырвал из рук своей негодной жены – и тихо унес с собой…

Домой Лёся двигалась перебежками от фонаря до фонаря. Мела колючая, стеклистая поземка, свирепо налетавший ветер то и дело отвешивал страдалице жгучие пощечины. Она цеплялась за шероховатый бетонный столб, стояла в изнеможении несколько минут, ища взглядом следующий – такой же серый и надежный; иногда казалось, что фонарей этих впереди – дурная бесконечность, и дом недосягаем во веки веков… Но нет, пришла, сбросила одежду, развела в воде первый попавшийся порошок – и не почувствовала его вкуса в сухом, словно наждачкой выстеленном рту… Пришло странное безразличие: потом, все потом… Повалилась… Так и заснула лицом вниз, иногда глухо кашляя в подушку.

Уверенно выступив из Вечности, ощутимо приближалось новое тысячелетие.

Олег вернулся около десяти – веселый и слегка пьяненький: после детского утренника и дневного спектакля провожали с коллегами старый год и немножко увлеклись.

– Как? – совершенно искренне удивился он, глядя на распластанную, равнодушную Лёсю; она кашляла меньше, зато начала отчетливо задыхаться, на груди словно кирпич лежал. – Ты еще не готова? Ты, вообще, что себе думаешь?

– Я не смогу… – еле выговорила она. – У меня воспаление легких… Мне худо совсем…

Муж помрачнел, поджал губы как бы в глубоком раздумье, покачал головой, цокнул языком:

– Нет… Нет… Все-таки ты не русская женщина… Есть в тебе какая-то, извини, инородческая дохлость… – он закатил глаза и артистично схватился за сердце: – Аа-ах, Аб’га-ам, я уми’га-аю! Тьфу. Была бы нормальная баба, как у Некрасова, – сейчас бы пошла, выпила, закусила, побалагурила! Стопка-другая – и все как рукой… А ты тут корчишь из себя первомученицу… Противно, честное слово! Я тебя совсем другой себе рисовал! Я думал…