Так что мне мешает? Малодушие. Жизнь приучила меня сидеть тихо и не высовываться лишний раз. А ведь когда как не сейчас совершить безрассудный поступок… Но нет, не хватает духа. Послушно выкладываю таблетки в три ряда, гуляю по лесу, стреляю у Егора пессимистичные книжки.
А ведь она для того, чтобы быть со мной, ушла из дома. Перессорилась со своими друзьями, оказавшимися СПИДофобами. По деревьям на рассвете лазила, чтобы увидеть мою туберкулезную рожу. А я, что сделал для неё я? Почему я такое чмо?..
Боюсь, что разлюблю её. Что значит разлюбить? Не испытывать трепета при воспоминании: а какие у неё запястья, как она хмурит лоб, где у неё родинки… Я уже от неё отвык. Надеюсь, это не означает, что разлюбил.
Нет, ничего не изменилось. Если б не любил, не просыпался бы каждое утро, что довелось встретить без неё, с матерным монологом о тщетности жизни в голове.
— Ася, мне правда дико неудобно, — нелепо оправдываюсь, разглядывая яркую тряпку, внутри которой, крепко привязанная к маме, спит Мия. Дурацкой вдруг кажется моя спонтанная просьба, из-за которой Ася вырвалась из их, должно быть, идеального семейного мира на улицу Больничную, дом 1 «в». — Но я вспомнил, что ты мне рассказывала про хоспис… И я подумал, что, может быть, мне разрешат туда приходить… Понимаешь? Я много чего могу. Ну, там капельницы ставить, пролежни протирать…
— Почему не хочешь у себя в тубе этим заняться? От туберкулеза, сам знаешь, наши чаще умирают…
— Заведующая вытаращила глаза и услала меня в палату. Не надо, говорит, мне волонтеров никаких. Знаю я вас, говорит, настраиваете больных против врачей…
— Ладно, пойдем в хоспис, — согласилась Ася и с улыбкой добавила: — Кстати, много ты пролежней-то за свою жизнь протёр?
Я смутился:
— Ну, с теорией я хорошо знаком…
И мы двинулись к паллиативному отделению местного ракового корпуса. От моего диспансера его отделяет дивный туберкулёзный лес. Утешаю себя: хоть просьба моя и бестактна, с младенцем, наверное, полезно гулять среди деревьев…
Заведующий отделением нас ждал. Вернее, Асю. К ней, как я понял, он относился благосклонно — она несколько лет, вплоть до родов, приходила сюда и помогала персоналу. А вот я оказался для него сюрпризом.
— По-моему, молодой человек, вы — первый больной ВИЧ, не считая Аси и её мужа, который выразил желание помогать нашим больным на таких вот волонтёрских началах. Ася долго к нам ходила… Но, знаете, у нас сейчас двенадцать человек с онкологией на фоне ВИЧ… Наши медсёстры в принципе справляется. Я даже не знаю, нужны ли вы тут…
— Я нужен, — отчеканил я. — Я здесь необходим.
— Да? — удивился заведующий. — Почему же вы так уверены, позвольте спросить?
— Потому что если я им буду ставить капельницы, то резиновые перчатки надевать не стану… Мы сейчас шли по коридору… Так ваша медсестра отрицательному больному ставит капельницу голыми руками, а нашему, вичёвому, из той же палаты её же делает в перчатках… Зачем вы унижаете людей? Даже тех, кому осталось всего-ничего?..
Он развёл руками.
— С этим я ничего не могу сделать. Люди боятся. Вот и всё. Хоть и знают, что не заразятся, а страх этот никуда не деть. Что, мне воевать с моими пятидесятилетними медсёстрами? — усмехнулся он. — Я так один останусь…
— Вот и пусть Лео ходит к ним, как мы с Назаром до недавнего времени. Постель поменять, покормить тех, кто уже ложку не держит, поговорить о чём-то, посмеяться, поплакать, — убеждала Ася.
— Ну, всё же я больше настроен на капельницы и протирание кожи, — сказал я. — Болтать-то каждый может…
— Может-то может, — ответила Ася. — Вопрос в том, о чём болтать…
— Сама знаешь, многие приходили, хотели волонтёрить, а в итоге только вы с Назаром и остались… Ну ладно, пусть молодой человек приходит! Найдём мы ему занятие, раз ты за него ручаешься, — завершает беседу заведующий.
— Я уверена, что Лео всё-таки станет врачом, он мечтает быть хирургом… — сказала Ася. — Пусть это будет его первым шагом в медицине.
— Но допущу к больным только со справкой от фтизиатра! — добавляет заведующий. — Я понимаю, что форма закрытая, но так положено… Вам самому ещё необходима медицинская помощь… В общем, через полгодика мы вас ждём.
Мы жмём на прощание руки.
Ася осталась в кабинете, доктору было любопытно взглянуть на её дочку, а я пошёл к выходу.
На крылечке курила лысая девушка. А может, это уже считается молодая женщина…
— А у меня волосы не от химии вылезли, — сказала она. — Сами повыпадали. Лимфома. СПИД. Я урод?
— Нет, — отвечаю я, и чтобы не выдать в себе лжеца, привожу аргумент: — У тебя очень ровный нос. Честно, я бы всё отдал за такой нос. Но я в своё время неудачно упал на физре…
— А я неудачно упала в жизни.
— Тебе плохо, больно?..
— Нет, меня обезболивают. Я ж для этого сюда и легла… Только этого и хотела последние месяцы.
— А теперь чего хочешь, когда не больно?
Она задумалась.