Плющ и Малина

Настя уходила в «академку» из шикарного творческого коллектива, а вернулась в группу, состав которой больше подходил для сельхоз академии или ветвуза, чем для факультета менеджеров культуры. Так модно будущую специальность переименовали из экономистов-социологов. Впрочем, и сама Настя уже не имела к культуре никакого отношения. Если уже наступили рыночные отношения, то честнее работать на рынке, чем торговать культурой.

Но бросать начатое дело – получение «вышки» противоречило Настиным принципам. Тем более, что бесплатное заочное образование доживало последние дни – на дворе цвели девяностые.

…В аудиторию вошла новая студентка. Сессия была в полном разгаре, но опоздание к началу семестра никого не смущало – ни деканат, ни группу.

А появившаяся новенькая, похоже, вообще не знала, что такое смущение. Это не было наглостью, невоспитанностью, а естественным состоянием покоя и уверенности.

По мужской части аудитории пролетела волна движения – кто задвигал стулом, кто пригладил волосы, староста подтянул к себе из прохода целлофановую авоську, давая пройти новенькой. Обычно все, включая преподавателей, любивших двигаться во время лекции, перепрыгивали через старушечий мешок старосты, который заменял ему портфель. «Я – староста» – рекомендовался предводитель группы на зачетах и экзаменах, держа на коленках кулек с учебниками. Преподаватель вздыхал и ставил положительную оценку.

Сама себя назначившая королевой красоты и лидером группы, Ляля настороженно вытянула лицо и скривила улыбку. Пластмасса и блестки королевы засветились тревожными огнями.

Скривиться и тревожиться было от чего. Длинный стильный пиджак, темно дымчатые колготки, прямая юбка приоткрывающая колени, незаметная косметика, простая (казалось бы) стрижка. Все было скромно и дорого…

Новенькая огляделась и выбрала место рядом с Настей.

Звали ее Алла. Вскоре стало понятно, что она не покушается ни на корону Ляли, ни на сердца одногруппников.

«Начитку» лекций Алла всерьез не воспринимала, появлялась на них только тогда, когда путала учебные и экзаменационные дни.

Алла просыпалась в 11 часов и, как говорила, заставляла себя заснуть, чтобы скоротать день.

У Насти к 11 часам весь товар был уже продан, и нужно было срочно ехать за новым, уже подорожавшим. Купить домой продукты, потому что завтра на них будут другие ценники, а возможно прилавки вообще опустеют, и снова бежать на работу.

Дома у Насти дрались все – дети, кошки, собаки, внутри вида и между видами.

К девяти вечера, после заключения перемирия, выяснялось, что в школу, кроме «домашки», надо принести два кленовых листа, шишки, пластилин, обточенные спички («без головок!!!»). Последние слова учительского послания в дневнике для убедительности были еще подчеркнуты жирной красной линией. Сон отодвигался на неопределенное время.

Алла с наступлением темноты начинала собираться в ночной клуб, куда ничего приносить было не нужно – там все было. «Если ты спишь ночью, это не значит, что все вымерло» – отвечала она на недоумение Насти. «Хотя ты, наверное, за день набегаешься…» – сочувствовала Алла. Ее ночные клубы и вечеринки чередовались с выставками и презентациями.

Настя провожала гостившую Аллу, заодно выгуливая собак и детей.

Алла с ужасом смотрела, как дети кидают уткам в канале куски домашней выпечки. «Я за такими пирогами на Невский езжу!» – возмущалась Настиному расточительству.

В тоже время, из заработанных мужем Аллы трех тысяч долларов, одну нужно было обязательно проиграть в казино. «Так принято – иначе удачи не будет» – пыталась Алла привести в норму квадратные глаза Насти.

К институту Алла приезжала только на такси. Настя шла пешком – так было быстрее. И потом она соскучилась по городу за время разлуки…

«Давай возьмем машину» – предложила после зачета Алла. Настя перевела стоимость поездки на продукты и убедила сокурсницу, что на трамвае – это стильно и по-питерски.

В девяностые приоритет трамвая на дороге был забыт и потерян. «Мерины» и «Бэхи» обгоняли друг друга, пересекая трамвайные пути, или ехали по ним. Водители машин попроще вели себя не лучше, но с ними, по крайней мере, можно было поругаться, не рискуя здоровьем.

Аллу заметили, закричали, заулыбались и перегородили мордой «Мерседеса» трамвайные пути. Водитель трамвая безропотно открыл переднюю дверь. Первым вошел в трамвай запах, запах другой жизни. Пахло новой дорогой одеждой, ежедневной стрижкой-укладкой в салоне, парфюмом, риском и свободой. «Алена, ты чего на поезде? Давай к нам…Как Вован?» Вошедший молодой парень был совсем не похож на бандита, никакого негатива и бычьего облика. Наоборот, на лбу отпечаток диплома и хорошего воспитания.

В трамвае никто никуда не спешил – Алла обстоятельно беседовала со знакомыми, стоя на ступеньке переднего выхода, пассажиры и водитель молчали и ждали.