В свое время студентки группы, где училась Таня, обнаружили, что одна из них посещает Владимирский собор, а в портфеле носит религиозную литературу. Было комсомольское собрание — Л. выгнали из Пединститута. Она перешла на заочное отделение, окончила его. Таня участвовала в комсомольском собрании и потом часто вспоминала этот грех и мучилась. Спустя десять лет представился случай искупить его.
Однажды директор спросила Таню об Л.: «Она хочет поступить к нам на работу, но говорят, что в институте она верила в Бога?»
— Это было давно. А я о ней слышала как о хорошем работнике.
Л. приняли. Но т. к. начальство интересовалось слухами о том, что она продолжает ходить в церковь (уже будучи работником Министерства просвещения УССР), то Таня решила предупредить ее. Объяснила свое нынешнее отношение к религии, ведь тогда, в 55 году, она была, как все. Л. ничего не сказала Тане, но сотрудникам высказала жалобу, что Таня хочет выжить ее с работы. Таня перешла работать в Кабинет игр и игрушек. А вскоре заместителем директора (после выгона авантюриста) стала Л. После увольнения директрисы она стала директором. И начала мстить Тане, ее друзьям. Но действовала глупо, мелко, злобствуя, восстановила против себя весь коллектив и в конце концов тоже погорела на финансовых махинациях. Ее сняли с поста директора, уволили из Министерства.
Я часто заходил в Кабинет, изучал новые игрушки, писал рецензии (под чужой фамилией). С Л. мы только здоровались. Но во время следствия 72 г. она свидетельствовала, что я вел с ней антисоветские разговоры. Ее показания фигурировали в обвинительном заключении.
Типичная «сложная советская натура». Смесь в психике всего самого противоположного. Она оставалась верующей, делала карьеру, воровала, лжесвидетельствовала против личного врага, забывая, что ее преследовали за веру как раз враги ее «врага». И ведь не Таня разоблачила ее воровство, а сексотка. А месть — Тане (сексотку она презирала, а к Тане испытывала зависть и злобу; как-то в момент случайной откровенности высказала ей свое жизненное кредо — «надо уметь приспосабливаться»).
Осенью меня вызвали в райисполком. Это означало, что собираются завести дело о тунеядстве. Они предложат неподходящую работу, я откажусь, и тогда можно судить как нежелающего работать.
Я ожидал провокационных вопросов, разговоров о причинах увольнения и т. д. Но, когда увидел лицо начальника отдела по трудоустройству, понял, что это хуже ГБ: ниже по интеллектуальному уровню. С ним невозможно разговаривать, что-либо доказывать. Это впечатление подтверждалось разговором с двумя девушками, который он вел при мне. Их тоже вызвали по поводу работы. Проститутки, бывшие работницы фабрики. Он с ними благосклонно заигрывал, бросал скабрезные шутки. Они отвечали полупрезрительно, полуиспуганно. Работать они явно не хотели, но искали компромиссное решение, приспосабливались.
Моральный уровень моего работодателя был настолько низок, что я решил: буду говорить «да» или «нет», не входя в объяснения.
Когда мы остались одни, он спросил фамилию.
— А! Хотите работать?!
— Да.
— Что умеете?
— У меня высшее образование, математик. Могу работать в исследовательских институтах, на заводе, математикой. Могу преподавать математику в вузах, техникумах, технических училищах, школе. Могу быть редактором или корректором на украинском или русском языках. Но согласен и кочегаром.
— А! Кочегаром? Сейчас позвоню в кочегарку…
Быстро договорился с заведующим кадрами какого-то
военного подразделения.
Завкадрами сразу отрезала:
— Но ведь вы хромой. А это тяжелая работа. Кочегарка на угле, надо лопатой бросать уголь.
— Знаю.
— Ваше образование?
Я замялся. Она посмотрела в паспорт.
— Инженер? Но зачем вам работа кочегаром?
— Мне рекомендовали… врачи…
— Гм… Политика?.. Не бойтесь сказать, все равно нельзя принимать с высшим образованием.
Меня прорвало:
— Но ведь из райисполкома послали к вам!..
— Да, а потом этот же дурак будет меня ругать.
— А не можете вы это ему сказать по телефону сейчас, при мне, чтобы он не морочил мне голову?!
Она позвонила и обругала «товарища» дураком:
— Вы же сами постановили не принимать на физическую работу с высшим образованием.
Прощаясь, спросила сочувственно:
— Сказали что-нибудь кому-нибудь?
— Да.
— То-то. Осторожнее надо. Доносят многие.
Приехал в райисполком.
— Вы что, не знали, что у меня высшее образование?
— Ничего! Посмотрите список свободных мест.
Несколько мест кочегаров, два места воспитателя в
женских заводских общежитиях. Эту проблему властей я знал. Ни один воспитатель долго не выдерживает в таких общежтиях. Положено проводить беседы, следить за моральным обликом молодых строительниц коммунизма, водить их в кино, театры — одним словом воспитывать. Им скучны такие воспитатели. И в конце концов воспитатель «морально разлагается».
Я сказал, что могу быть воспитателем. Но он и ухом не повел (науку бросить в воду — воспитывать работниц! Хватит им майора Грищука).
Пригласил зайти через неделю. Приезжаю.
— Хотите учителем математики?
— Да.
— Есть место.
Звонит в районный отдел народного образования.
— Можете ехать.