Плющ Леонид. На карнавале истории

И сейчас, когда в Киргизии подывает голову «местный» национализм, то все симпатии мои на его стороне, даже в тех случаях, когда он перехлестывает в сторону ненависти к колонизаторам, русским. Особо жалкая миссия у украинцев. В то время, когда Украина все более русифицируется, украинцы русифицируют Киргизию.

После Фрунзе мы переезжаем в Одессу.

30 рублей зарплаты у матери. Она вынуждена оставить сестру мою во Фрунзе — невозможно прокормить нас обоих. Женское, «девичье» общежитие. Мой слепой классово-национальный протест — кагебизм. И это тоже на счету против власти — фактическое воспитание детей в шовинистском духе антисемитизма и кагебизма.

1956 год. Крах веры.

Разве можно забыть убийство миллионов? Уничтожение всех чаяний революции? Уничтожение русской литературы, искусства? Торможение научного развития? Чудовищную эксплуатацию всего народа? Уничтожение наций, как физическое, так и культурное? Ложь и террор? Полное отсутствие свобод? Фальсифицированные процессы, тюрьмы и лагеря, психушки, безработицу «диссидентов» и голод их семей?

И, может, главное — невозможность честно жить, честно работать — ни в одной области?

И если не главное, то, может, самое страшное — вот эта психушка, издевательства над больными, уничтожение психического здоровья у политических?

Ненависти и у больных, и у здоровых хоть отбавляй.

Вот рабочий парень. Попал сюда из-за пустяка. Политикой по сути никогда раньше не интересовался. Добряк. Всегда кому-нибудь помогает. Но как только заговоришь с ним на политические темы — весь искажается от злобы.

— Правильно Пиночет делает. Всех этих коммунистов и социалистическую либеральную погань надо резать, в крови их же черной топить.

И такой не один, созревший в психушке.

Слушая его, я поставил себе целью не озлобиться, не стать рабом своей ненависти, чувства мести.

Да, общественное бытие определяет общественное сознание. Но это не значит, что личность неизбежно становится рабом своего индивидуального бытия, своего быта. Если меня бьют слева, то я еще посмотрю, левые ли в самом деле бьют меня и как ответить бьющим.

Свобода — осознанная, т. е. принятая моим сознанием и приемлемая для него необходимость, долг перед собой как самосознающей себя личностью, должное, т. е. выбранный мною в данных условиях при данных возможностях путь в жизни.

После митинга в Нью-Йорке, на котором я сказал пару слов о муках чилийцев, о скрипаче, которому полиция отрубила руки, ко мне подошел ослепленный яростью знакомый по Москве:

— Тебе что, России мало? Зачем тебе Чили? Что ты знаешь о них? Откуда ты знаешь об этом музыканте?

Я считал его одним из самых уравновешенных людей в Москве. А тут передо мной стоял задыхающийся от злобы человек, считающий себя, кажется, христианином.

Но почему пытки чилийские считать более приятными, чем психушечные? Почему Запад должен верить нам, нашим свидетельствам о ГУЛаге, а мы чилийцам — нет? У них еще меньше оснований верить нам, так как их лучше обманывают про СССР, им легче узнать о зверствах в Иране и в Уругвае, чем в СССР.

Перуанский социалист Куантас Квадрос рассказывал о том, что они в своей перуанской тюрьме радовались, читая официальные, государственные газеты, сообщавшие о моем освобождении. А ведь это были сообщения их врагов. Откуда они знали, что я буду поддерживать их, а не их правительство, что я не стану вести фашистскую пропаганду? И как я рад, что наш Комитет помог выйти из тюрьмы Куантасу и его адвокату.

У какой бы ни встал я заплеванной стенки,
Все равно буду петь, не склонив головы.
Проклинаю любые на свете застенки,
Безразлично: Сант-Яго, Афин иль Москвы.
                    (В. Некипелов. После допроса, 1973

)

Пытки, ложь не становятся лучше, человечнее, если их применяют во имя благой идеи спасения, христианской или коммуно-гуманистической идеи. Пытки, к тому же, имеют особенность иррадиировать по стране, применяющей их, переноситься на самих пытающих, превращать их в зверей, переходить к врагу и заражать их пыточной психоидеологией: око за око, зуб за зуб. Психушки в СССР чреваты психушками на Западе, а пытки Ирана, Уругвая и Чили чреваты пытками в Грузии. Гестапо, ГПУ и НКВД в свое время поощряли друг друга в размахе пыточной науки. Как пишет Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте», немецкие коммунистки, попавшие из лап гестапо в лапы НКВД, недоумевали: кто у кого учился пыточному делу. Во время процесса Сланского чешское ГБ брало уроки пыток у старых полицаев фашистского периода и у советских «советников».

Когда Анджела Дэвис поддержала сфальсификованные процессы против социалистической оппозиции в ЧССР, то она поощряла проникновение в американское право методов фабрикации дел, охоты за ведьмами. И спасет ее и ее друзей от психушек и тюрем только то, что в США народ привык иметь значение в государстве и вряд ли допустит возвращение даже маккартизма, не говоря уже о ГУЛаге советско-чехословацкого типа.