Плющ Леонид. На карнавале истории

Под утро, когда всё переписали, стали отбирать фотографии. Забирали все, что им хотелось. Взяли зачем-то фотографии Лениной мамы, моего отца. Зачем? Молчат. Вот попалась фотография Януша Корчака.

— Зачем вам? Это же Корчак.

Молчание.

— А может быть, уже хватит с него?

— Одевайтесь.

Все перевернуто. Ищу теплую одежду. В доме только три рубля денег, еще очень рано, чтобы зайти к соседям одолжить.

Прощаемся. Кагебисты говорят что-то утешительное.

Вышли. Всё.

Прилегла. Еще не поняла, что случилось.

Звонок. Лена Костерина из Москвы:

— Что у вас?

Петр Якир: «Танечка, что бы ни было, помни; мы всегда с тобой!»

……………………………

Январь.

Февраль.

Март. Доходят сведения от разных людей, что их вызывают по лениному делу. Постоянно говорят о том, что он «ненормальный», «такой же сумасшедший, как Григоренко».

Что делать?

На работе узнаю, что на совещании руководства Управления было сказано, что я — сионистка, веду антиобщественный образ жизни.

Прокурору Украинской ССР

Копия: старшему следователю КГБ

при Совете Министров УССР

т. Федосенко

Житниковой Т. И.

                                                  ЗАЯВЛЕНИЕ

24 мая 1972 г. директор Республиканского методического кабинета игр и игрушек Министерства просвещения УССР т. Бортничук предупредила меня, что моя запланированная ранее командировка в Крымскую область отменяется.

Ранее администрация уже предпринимала попытки ущемить мои права, отменив две командировки в г. Москву: на международную выставку игрушек и на Всесоюзный семинар по игрушке.

При этом во втором случае проявилась удивительная согласованность действий администрации и сотрудников КГБ, которые сообща предотвращали мой вылет в Москву.

Но только сейчас директор Кабинета официально заявила, что командировка отменяется в связи с тем, что меня вызывают на допросы в органы КГБ и мне как методисту выражено недоверие. Я, по словам директора, не только не могу выезжать в служебные командировки, но вообще не могу работать в Кабинете.

Таким образом мне дали понять, что я могу быть уволена с работы в связи с арестом моего мужа Плюща Л. И., в качестве свидетеля по делу которого я и вызывалась в КГБ.

Я считаю, что такая угроза является актом шантажа и психологического давления на меня как свидетеля.

Я настаиваю, чтобы мне официально было подтверждено мое право по-прежнему оставаться на моей работе, и прошу органы Прокуратуры помочь мне в этом.

Настоящее заявление прошу внести в дело моего мужа Плюща Л. И.

25 мая 1972 г.                             Подпись

С 11 мая начались допросы в Республиканском КГБ. Первый день.

— Татьяна Ильинична, вот тут письмо для вас от Леонида Ивановича. Но я не могу вам его дать в руки. Хотите прочитаю?

Слушать, как эта погань будет читать мое письмо?

— Нет, не хочу, чтобы вы читали. Или дайте его мне, или совсем не надо.

(Сволочи, ведь как засчитали всё. Четыре месяца ни слова, полная неизвестность. На допросы согласилась, чтобы хоть что-то узнать о нем. Но слушать, как этот нечеловек будет читать слова, написанные, обращенные ко мне? Лучше пусть опять неизвестность.)

— Ну, хорошо. Я вот тут закрою несколько строчек, а остальное можете читать.

Допросы. О литературе, которую забрали: откуда, кто дал, кто читал. Кто приходил в дом, о чем говорили.

Постепенно вырабатывалась тактика — говорить минимум. «Не знаю. Не помню. Нет. Не читал. Не давал».