Плюшевый

– А ты разве не знаешь о своей привычке демонстрировать шпагат во сне? Однажды ты выдала такой трюк, что я просто…

– Заткнись, Тед.

– Молчу.

Еще вчера я шаталась по самым злачным местам Сааремаа, целенаправленно губя свою жизнь, сославшись на разбитое сердца, а теперь еду на судебное заседание чтобы поддержать того, кто разбил это сердце, потому что в том, что его судят, виновата только я. Идиотизм.

Но в то же время щемящая грусть отступила, плечи расправились, а кровь забурлила в венах. Рядом с Тедом я чувствовала приятное напряжение. Этого мне очень не хватало. Все же лучше, чем безразличие и пустота. А как только представлю, что он следил за мной, кружил в танце, целовал, совсем как раньше, то невольно покусываю губу… Он не забывал меня.

– Что за улыбка? – спросил Тед, остановившись у здания суда.

Осознав, что забылась в своих размышлениях, я прокашлялась и моментально превратилась в ядовитую Асти.

– Все представляю, как тебя закрывают на лет так десять и не могу скрыть улыбки. Интересно, хватит ли у тебя смелости обворовать своего сокамерника? Ты ведь не можешь без этого, так?

– Понимаю, тебе восемнадцать, ты стала взрослой, но следи за языком, деловито посоветовал Тед. – И тебе не идет быть стервой. Глупость и стервозность – несочетаемы.

– Ты только что назвал меня тупой?

– Глупой. Не тупой.

В голос возмутившись, я отвернулась к окну и насупилась. Тед проигнорировал мой каприз и стал копошится в верхнем бардачке. В какой-то момент из стопки бумаг выпала небольшая фотокарточка и Росси поспешил ее поднять.

– Фото твоей новой подружки? – язвительно пропела я, похлопав ресницами. – Она еще жива или придушить ее пока только в планах?

– Ох, не начинай…

– Мне вот интересно, она тоже лазает в окна или обходится пошлой фотосессией? А о твоей привычке брить ноги она знает? Может быть расскажешь ей об этом, когда она будет висеть на твоей руке?

Тед выдал свою фирменную усмешку.

– И кто теперь ревнует?

Я сузила глаза и открыла рот, но не нашла подходящего ответа.

– Ну, ну, что скажешь? – издевательски выдавливал он. – А?

Ни на шутку разозлившись, я вырвала фотографию из его рук, взглянула на изображение и манерно расхохоталась.

– О, да я знаю ее! Это ведь она снималась в той дешевой порнушке? Кажется, этот фильм назывался «Хитрый сантехник? Я лично не смотрела, но вот у Лойта все комната завалена подобными дисками.

Лицо Теда стало серьезным. Он помрачнел.

– Это моя бабушка, Тати.

Упс. Как-то неловко вышло.

Вырвав фотографию из моих рук, Тед внимательно посмотрел на черно-белое изображение девушки с густыми каштановыми волосами. Его глаза заблестели. Ресницы дрогнули.

– Она была всем для меня. Бабушкой, подругой, но я называл ее мамой. Об этом слишком сложно говорить, но… Мне было пять, когда ее забрал РАК, – он упал лбом на руль. – Я не успел попрощаться с ней, потому что в тот день на улице раздавали бесплатное мороженное. Я променял бабушку на гребанное мороженное, понимаешь?

Меня загрызла совесть. Я никогда не видела Теда таким подавленным.

– Прости меня, Тед, – я виновато похлопала его по спине. – Прости, я не знала. Боже, мне так стыдно.

Но Тед продолжал содрогаться.

– Бабушка была единственной, кто верила в меня. Помню, когда она подарила мне мой первый футбольный мяч и сказала: «Забей его куда нужно, Теди». А я ответил ей: «Хорошо, я забью, бабушка, только когда смогу встать с инвалидного кресла».

Я сгорала от стыда. Их диалог был такой странный, но в тоже время трогательный, что мне захотелось разреветься вместе с ним.

– Ты был инвалидом? – хныкнула я.

– Да, когда я катался на велике меня сбила машина…

– Мне так жаль, – я обняла его и попыталась успокоить, но его плечи затряслись еще больше.

Подняв голову, я поняла, что у него началась истерика, но не от горя, а от смеха.

– Что смешного, придурок?

Тед убрал смешливую слезу с уголка глаза.

– Черт, Тати, я же говорил что ты глупая, – задыхался он. – Моя бабка живет в Турции и даже не знает о моем существовании. Почему ты такая наивная? «Боже, Тед, мне так жаль», – издевательски пропищал он.

– Ах ты ублюдок! – я приготовилась напасть на него, он резко вернулся в серьезное состояние.

– Стой, – он выставил вперед руку. – На самом деле, это фото новой жертвы. Ее изнасиловали, задушили, а тело выбросили в реку. Именно по этому случаю сейчас пройдет заседание, - он опустил голову. – У нее осталась маленькая дочь и собака. Фокстерьер, кажется.

Я осела. Мне снова стало не по себе.

– Не вини себя, Тати. Ты не ведь не могла этого знать.

Поджав губы, Тед тяжело вздохнул, а потом открыл водительское окно и бездушно выбросил фото.

– Что ты делаешь? – изумилась я.

– Избавляюсь от хлама. А что?

Я прибывала в полном смятении. Он так сочувствующе говорил об этой девушке и так цинично распрощался с памятной фотокарточкой – где логика?

– Нет, нет…, – до меня тут начало доходить, а когда тот прыснул от смеха, сомнений не осталось. Он снова солгал.