Плюшки московские

Начнём с того, что 23-им октября 2002-го года датируется начало печально известного теракта на Дубровке. Лишь за день до того, 22-го, началась моя педпрактика. После применения газа спецслужбами 26-го числа она ещё продолжалась какое-то время, и, когда я в очередной раз сидел у кого-то на английском и писал конспект урока, в нашу школу поступил звонок от Неизвестного (учтите, что лишь одна станция метро отделяла «Пролетарскую», где происходил теракт, от «Таганской»!), сообщившего о заложенном взрывном устройстве! Весело отчасти, а отчасти в панике, все в темпе Дэйва Ломбардо выбегали оттуда на х*й!.. Приехали менты, «скорая» — все дела... И что бы вы думали?

Да, школу, в конце концов, никто не взорвал, и угроза оказалась ложной. Но как проявила себя в этой ситуации, когда многие москвичи боялись, что скоро начнут сами мочить всех ребят с Кавказа подряд и без разбора, методист?

О-о, это сильно... Когда она критиковала мой урок, на котором мы с ребятами обсуждали «Пленного рыцаря» Лермонтова, она сказала в лоб о какой-то «упущенной мной связи с событиями на Дубровке и современными “рыцарями”». Я, признаться, ни черта не понял сначала и спросил, какая же тут связь, и о каких это таких «рыцарях» идёт речь — о пустивших газ?.. В ответ я услышал, что «рыцари» — это как раз террористы. Они мужественно бьются за свой народ и свою родную землю. Сказать, что я был в шоке — значит, не сказать ничего или сказать крайне мало!

Думая, что ослышался, как бывает иногда, я несколько раз переспросил. К своему ужасу осознав, что понял всё верно, я смотрел на неё во все глаза, как на полного психа. Хорошо ещё, что мы одни были в классе...

А лучше всего, что она не была моим методистом после Беслана. Мне было бы тяжело ей смотреть в глаза...

«После Беслана

В школе охрана...»

Рыцари, бля! А в Беслане, похоже, — паладины Святой Церкви, по её логике.

Мария Сергеевна была учителем русского и литературы в том же восьмом классе. Лет сорока, симпатична и сердита. Обожала ругаться, но класс её отчасти уважал. Под её руководством я подготовил и провёл по двум предметам: изложение (что-то об умирающем Пушкине; сразу вспоминается изложение в моём собственном восьмом или девятом классе, когда учился я; после него Елена Владимировна прочла выдержки из созданного Захаром текста, вызвавшие лавину смеха: «На могиле Пушкина Достоевский толкнул речь...»), единственный мой урок наедине с классом, а также уроки по синтаксису, «Василию Тёркину» Твардовского, «Мцыри» и другим темам.

Поговорим немного об анализе «Мцыри». Когда я учился сам, то подозревал, что «мцыри» — это множественное число; словечко по словообразовательному типу наподобие «чмыри». В подготовке урока по этому произведению Лермонтова мне очень помогла информация из методички: всё прошло прям по её тексту. Я предложил учащимся вспомнить недавно прочитанный ими очерк Б. Зайцева о Сергии Радонежском и сравнить позицию как бы противостоящего герою монаха, слушающего историю Мцыри, с позицией самого Мцыри.

— Кто прав, — вопрошал я, — гордый ли юноша, не желающий соблюдать привитые извне нормы поведения, регулирующие практически всё время жизни человека, или избравший путь самоотречённой любви к Богу Сергий?

— Мцыри! — заголосили ребята. Я же покачал учительской башкой:

— Зря вы так однозначно, потому что у каждого своя правда!

Дети посмотрели с таким уважением, будто я приоткрыл им доступ к лучикам света вечной истины. Но официоз немного напрягал, ведь сам я тоже считал, что прав Мцыри. Не умел я тогда ещё держаться собственных убеждений.

На переменах же между занятиями я был с ребятами самим собой, то есть без всякого официоза. Учащиеся слушали, в основном, “Slipknot”; в частности, альбом “Iowa” (в то время ученики седьмых и старше классов вовсю рисовали в тетрадках «Слипноты», «Линкин Парки» и «Лимп Бицкиты», я же тогда с трудом в них «въезжал»), и когда я замещал кого-то, а методиста или какого-либо «официального» учителя не было, то объяснял им историю тяжёлого металла вкратце... Меня слушали с интересом. Один парень хотел обменять мне на «четвёрку» по «русскому» свой диск «Металлики», но я не поддался... В результате он просто подарил мне его, а я ему — кассету с “Abigail”'87/“Graveyard”'96 от “King Diamond”. Пусть ученики слушают правильную музыку, а не «Дебилизм у Децла Дома!»

Перед уроком английского на перемене ребята у меня спрашивали английский эквивалент мата, и я им сказал несколько терминов, а также ошибочно объяснил, что «п*здец» — это “bacdafuckup”, потому что сам так думал ещё с детства, ведь мне в школе объяснил брат, а ему — кто-то авторитетный... Не знал я ещё совсем, учась в вузе, сленг и его отражение на орфографии, так как у нас эта тема почему-то замалчивалась. Сам же я всегда поражался безграмотности, например, учительницы в той же школе, произносившей “castle” как «касТл» («t» там, вообще-то, не произносится), или же в моём вузе, читавшей “grind” as «грИнд», “sword” as «сВорд», а также другой, тоже в вузе, не знавшей слова “hatred” (she would use only “hate” as a noun).