Плюсы неразделенной любви

Видал? Грустная пухлая девчонка явно сражена нашей хипстерской красотой.

Серьезно, умру.

Может, я параноик, но я не могу прогнать эту мысль. Иногда даже зацикливаюсь на такой фигне и начинаю развивать диалог у себя в голове. В действительности же, джентльмены, я заинтригована, но никак не сражена. И я взволнована, но не грустна. И потом, если ты называешь себя хипстером, знаешь, что это значит? Ты не хипстер.

Впрочем, причиной многозначительных взглядов может быть пиво.

Кэсси выпрямляется.

– Уилл, я слышала, ты творческая натура.

– Ну как… Я фотографирую.

– Это считается, – улыбается Кэсси. – Молли тоже очень креативная.

О боже.

– Ух ты. Круто. Что делаешь? – Уилл сползает с дивана и, скрестив ноги на ковре, одаряет меня улыбкой. Чувствую себя воспитательницей в детском саду. Если представить, что детсадовцы пьют пиво.

– В смысле? – спрашиваю я.

– Ну, рисуешь? Пишешь?

Я решительно качаю головой.

– Я не креативная. Просто люблю мастерить всякие штучки.

– Она делает украшения, – говорит Мина.

Так. Блин. Стоп. Настолько в лоб, что даже унизительно… ЭЙ, УИЛЛ, ГЛЯДИ, СКОЛЬКО у ТЕБЯ с МОЛЛИ ОБЩЕГО. ТОЛЬКО НА ДЕЛЕ у ВАС НИЧЕГО ОБЩЕГО НЕТ. ПРОСТО ОНА СЧИТАЕТ, ЧТО ТЫ СЕКСИ.

– Ну, это не искусство, – бормочу я и зарываюсь лицом в подушку.

– На первый день рождения нашего братика она наделала всяких хреновин с пинтереста, – продолжает Кэсси. – Очень мило получилось. Вообще она всегда берется за дни рождения. А еще украшала нашу два-мицву.

– Это что-то типа бат-мицвы? – спрашивает Мина.

– Двойная бат-мицва. В прямом смысле. Хотя в нашем случае скорее тошницва.

– Что? – смеется Мина.

– О, можно поподробнее? – просит Уилл.

Я встречаюсь взглядом с Кэсси и неожиданно понимаю, что она смущена. Похоже, до нее только сейчас дошло, что истории про мое блевотное прошлое не сыграют нам на руку. Что-то мне подсказывает, что Уилла это не заведет.

Но уже слишком поздно. Он внимательно на нее смотрит и ждет.

– Молли, может, лучше ты?

– Я не буду об этом говорить. – Я обнимаю колени.

Кэсси пожимает плечами:

– Ладно, стоим мы на биме, раввин держит Тору. Ну и нам с Молли надо ее раздеть.

– Вау, – говорит Уилл, и они с Максом обмениваются улыбками.

– Что?

– Так это называется? Раздевание Торы?

– О боже, ребят… Хватит. – Мина качает головой. – Это оскорбительно.

– Я же просто спросил!

– Короче, – продолжает Кэсси, – раввин снимает щиток и чехол, а Молли тупо стоит и смотрит в никуда. Бледная как смерть. Как этот… Ну, вампир.

– Эдвард Каллен[22], – подсказываю я.

– Ага. Как Эдвард Каллен. Я шепчу ей на ухо: «Молли, нам нужно раздеть Тору!» А она такая типа: «Что-то мне нехорошо».

– О нет! – ужасается Мина, хватаясь за сердце.

– Ну а я думаю: лады, это все-таки наша бат-мицва, придется потерпеть, и передаю ей указку…

Я помню все настолько отчетливо, будто это случилось вчера. Кончик яда[23] выполнен в виде маленькой руки, так что водить по тексту следует металлическим указательным пальцем. Раньше яд казался мне очень красивым. Но когда Кэсси протянула его мне, я почувствовала, что в меня тычут пальцем, как в провинившуюся. ТЫ, МОЛЛИ, ТЫ. А потом я ощутила вкус желчи во рту, и в желудке всколыхнулась волна…

– И она стоит и… – Кэсси хватается за живот и изображает рвотные позывы. – Бежит по лестнице, вылетает в боковую дверь, а все типа: ни фига себе! И тишина. А потом двадцать минут все слушали, как кое-кто дико блюет.

– Да ладно тебе… «Двадцать минут».

Ага. Серьезно. Так Кэсси точно убедит Уилла наброситься на меня с поцелуями.

– Двадцать минут, не меньше. Поначалу мы все типа: блииин, она же всю синагогу заблюет. Все же слышно.

– Боже мой, – произносит Мина.

Кэсси поднимает палец и постукивает по ключице.

– У нас же были микрофоны.

– Господи, Молли. – Мина смотрит на меня. – Это просто… Мне так жаль, можно я тебя обниму?

Я киваю, и она слезает с дивана. И действительно меня обнимает.

– Вот отстой, – говорит она. – Очень сочувствую.

– Ну а я потом ни одного слога не пропустила, – самодовольно заканчивает Кэсси.

– Ага, молодец. – Я морщу нос.

– Знаете, за что я люблю евреев? – встревает Макс. Улыбка его преображает – лицо сразу оживляется.

– За что? – косится на него Мина.

– Мне нравится, что у них есть бар-мицва, и все это происходит в присутствии твоих родителей, бабушки с дедушкой и так далее. Так по-еврейски «становятся женщиной». – Он с ухмылкой подается вперед. – А вот в моей религии…

– Нет у тебя религии, – замечает Мина.

– А вот в моей религии, – настойчиво повторяет Макс, – ты становишься женщиной, когда… – и тут он изображает левой рукой кружок и много раз подряд просовывает в получившееся отверстие правый указательный палец.

– Господи, Макс. Хватит. Серьезно. – Мина встает.

– Ага, а то, блин, не каждому ведь дано, – спокойно произносит Кэсси.