Плоды проклятого древа

Glitzglam: Не городи ерунды, сила Эми дает возможность только лечить.

Magisterium: Крис, рассказывай сказочки журналистам. Я видел, что она делает.

Magisterium: Да ты сама должна была заметить, что она сотворила с этой шиншиллой.

Glitzglam: Не впадай в паранойю.

Magisterium: Этот мохнатый дьявол слишком умен для грызуна. Да и для некоторых людей тоже.

Glitzglam: Ты просто бесишься, что она позволяет Реми сидеть у себя под мантией, а не тебе.

Magisterium: Во-первых, я не интересуюсь Панацеей, у меня уже девушка есть. Во-вторых, Панацея не интересуется мной, у нее другой интерес. В-третьих, даже если бы первых двух пунктов не было, я бы не стал ревновать ее к шиншилле.

Glitzglam: Так-так-так, вот с этого места поподробнее. Что за интерес у малышки Эми? Я знаю этого счастливчика? А Вики в курсе?

Magisterium: Черт, забудь что я сказал.

Magisterium: И забудь что Я тебе это сказал.

Glitzglam: Нет-нет, рассказывай, мне интересно.

Вы отключились от форумов «Паралюди Онлайн».

10 декабря 2010

Я уже говорил, что ненавижу пятницы? Могу повторить еще раз.

Пятница – это день психиатрии, и я успел двадцать раз проклясть себя за то, что не удержал язык за зубами. За то, что хотел чувствовать свою значимость и похвастаться силой, превосходящей силу Панацеи. Превосходящей, как же…

Один шизофреник – это как шесть опухолей мозга или два с половиной инсульта, если измерять по стандартной шкале поганости. Если вникнуть в суть вопроса, то и инсульт, и тем паче опухоли сравнительно просты. Сначала убиваешь все лишнее, потом вычищаешь шлаки, и до кучи стимулируешь регенеративные процессы. Даже близко не валялось рядом с тем, что вытворяла Эми, после вмешательства которой оставалось только оформить бумаги на выписку. Мои пациенты иногда приходили в норму неделями, на курсе из специально синтезированных препаратов.

Шизофрения в разы хуже. Даже не потому, что ее трудно лечить. По-настоящему она ужасна тем, что за те часы, что сидишь рядом с койкой пациента, и вникаешь в хитросплетения биохимических процессов в его мозгу, к тебе приходит понимание, насколько хрупок и иллюзорен твой собственный разум. Малейший сбой, незаметный сдвиг в отлаженных механизмах – и личность просто распадается, а то, что недавно было человеком, теперь не тянет даже на животное.

Когда я в первый раз приехал в психиатрию, мне повезло. Хватило одной инъекции, чтобы неправильные нейронные связи разрушились, а правильные – восстановились, и пациентка из состояния овоща вернулась к частичной дееспособности. Сегодня… сегодня было сложно.

У пациентки, женщины тридцати двух лет по документам и пятидесяти на вид, в анамнезе был онейроидный синдром, чередование кататонического ступора с агрессивностью и недержание, так что мне пришлось вколоть ей мышечный релаксант, прежде чем приступать к работе. Санитары помогли обрить ей голову, после чего безропотно удалились, оставив меня в палате одного. Эти двое мне помогали не в первый раз, и я мог понять, почему они не хотят видеть само «лечение».

Специально для таких случаев мне пришлось разработать инструмент, облик которого даже у все видавших психиатров вызывал дискомфорт. Ажурная металлическая конструкция, в сложенном виде умещавшаяся на ладони, закреплялась на голове пациента, после чего миниатюрные лазеры проделывали в черепе множество крохотных отверстий, в которые тут же запускались гибкие электроды, чем-то напоминающие щупальца, но толщиной с паутину. Они проделывали ту работу, для которой даже самая сложная инъекционная смесь была недостаточно универсальна, но суть оставалась та же – уничтожить неправильное, связать между собой правильное. Что-то при этом безвозвратно терялось, воспоминания, черты характера – я успокаивал себя тем, что лучше забыть несколько лет своей жизни или имена родных, а потом узнать их заново, чем оставаться прикованным к койке куском плоти, не способным посрать без посторонней помощи.

Нейронный корректор управлялся с ноутбука, с помощью программы, которую я написал специально для этой цели – не используя ни один известный язык программирования, просто набирая команды, из ниоткуда всплывающие в голове. Точность манипуляций, разумеется, из-за этого страдала. Я бы мог достичь намного лучшего результата, если бы разработал процессорную архитектуру, создал для нее ассемблер, а на его базе – высокоуровневый язык… но не видел смысла тратить столько времени на то, что за пару месяцев из воодушевляющего дела стало тяжкой обузой.