Плоды земли

– Еду-то? Не видишь разве сундук? Это мой дорожный сундук, я привезла его с собой домой, так вот, в нем доверху еды.

– Чего же ты взяла?

– Чего взяла? Свинины и мяса на варево, масла, хлеба и сыра на завтраки.

– Ну и богато живете! – сказала хозяйка, а ее худенькие, бледные детишки слушали, раскрыв рот, обо всех этих яствах.

– У кого же ты их поселишь? – спросила хозяйка.

– У кузнеца.

– Так, – промолвила хозяйка. – Мои тоже скоро отправятся в школу, но они-то будут жить у ленсмана.

– Вот как, – сказала Ингер.

– Да, а не то у доктора или у священника. Ведь мой Бреде на короткой ноге со всеми важными господами.

Тут Ингер оправила пальто, наивыгоднейшим образом выпустив черную шелковую бахрому.

– Откуда у тебя это пальто? – спросила хозяйка. – Привезла из города?

– Сама сшила.

– Вот я и говорю: вы там, в глуши, того и гляди, лопнете от богатства.

Всю дорогу Ингер переполняло чувство радости и гордости, а въехав в село, она, быть может, уж слишком явно выказала свое превосходство; во всяком случае, супругу ленсмана Хейердала весьма раздосадовало, что она явилась в село в пальто: не иначе как хозяйка Селланро забыла, кто она такая, забыла, откуда приехала после шестилетнего отсутствия. Как бы то ни было, Ингер продемонстрировала свое пальто, и ни жена торговца, ни кузнецова жена, ни учительша не имели ничего против, чтоб заиметь такое же, но решили пока повременить.

А вскоре у Ингер не стало отбоя от гостей. Несколько женщин пришли из-за перевала любопытства ради; должно быть, Олина ненароком упомянула о ней, разговаривая с той или другой; женщины приносили разные новости из родного села Ингер, а взамен получали угощение и разрешение полюбоваться швейной машинкой. Потом появились две молоденькие девушки из прибрежного села, а за ними еще две, посоветоваться с Ингер: стояла осень, они скопили денег на обновы, не расскажет ли им Ингер, какие теперь на свете моды, а может, и скроит что-нибудь из их материи. Ингер оживлялась от этих визитов, прямо расцветала, она была приветлива, благожелательна и, будучи большой мастерицей, кроила без всяких выкроек; иногда она прямо тут же тачала длинные швы на машинке, ничего не беря за это, и, отдавая девушке раскроенную материю, шутливо говорила: «Ну вот, а пуговицы уж пришьешь сама!»

Поздней осенью Ингер получила приглашение приехать в село, пошить на начальство. Пришлось отказаться: у нее семья, и скотина, и разные домашние дела, а прислуги нет. Чего у нее нет? Прислуги!

Она сказала Исааку:

– Будь у меня помощница, я бы шила гораздо больше.

Исаак не понял:

– Помощница?

– Ну да, помощница в доме, служанка.

Тут у Исаака, должно быть, пошли круги перед глазами, потому что он усмехнулся в свою железную бороду, приняв ее слова за шутку.

– Да уж, самая пора нанять служанку! – сказал он.

– В городе они у всех хозяек есть, – ответила Ингер.

– Ну-ну, – промолвил Исаак.

По правде сказать, ему было не до веселья и радости, он был не в духе оттого, что начал строить лесопилку, а дело у него не клеилось: не мог он одной рукой держать столб, а другой орудовать ватерпасом и одновременно укреплять поперечины. Но с тех пор как мальчики возвратились из школы, дело явно пошло на лад, ребятишки оказались на редкость полезны, при этом Сиверт был молодчина по части вбивания гвоздей, Элесеус же ловчее действовал шнуром. После недельной работы Исааку и мальчуганам удалось-таки установить столбы и надежно укрепить их толстыми, как балка, поперечинами. Самая трудная работа была позади.

Лесопилка ладилась, да и все другое ладилось. Но по вечерам Исаак начал чувствовать усталость. Ведь надо было не только ставить лесопилку, на нем лежали и все другие дела по хутору. Сено свезли в амбар, ячмень же еще наливался на корню, скоро придет время уборки, а там, глядишь, и картошка поспеет. Впрочем, Исааку здорово помогали мальчики. Он их не благодарил, такое не в обычае было у таких, как он и ему подобных, но он был ими очень доволен. Иногда в разгар рабочего дня им случалось присесть передохнуть, и тогда, разговаривая с ними, отец, казалось, всерьез советовался с сыновьями, за какие дела им приняться раньше, а какие отложить. Эти минуты преисполняли ребятишек гордостью, и они научились, чтоб не ошибиться, хорошенько думать перед тем, как сказать свое слово.

– Неладно будет, если не подведем лесопилку под крышу до осенней мокроты, – говорил Исаак.

Если б только Ингер была такая, как в прежние времена! Но Ингер, должно быть, как и можно было ожидать, сдала здоровьем после столь долгого пребывания в заключении. Что характер ее изменился – это само собой, но она стала как-то уж очень рассеянна и легкомысленна, пустая душой. Про ребенка, которого она убила, однажды сказала: «Я была порядочная дура, ведь губу-то ей можно было бы зашить, напрасно я ее задушила!» И ни разу не сходила на могилку в лесу, где когда-то уминала руками землю и поставила крест.