Плохая

Он пришел на седьмой день. Когда я уже отчаялась, а сон про закрытую темную дверь стал наваждением, пугающим своей монотонностью и постоянством, словно бы мое подсознание каждую ночь давало один и тот же сбой, подобно поврежденному компьютеру. Я узнала о Его приезде случайно, спустившись на кухню к Шери, активно делающей какие-то приготовления- и явно не кулинарные. Когда увидела, как она разводит в большой пиале марганцовку и выкладывает на поднос кучу бинтов и ваты, сердце перестало биться.

Я не спрашивала, здесь ли он. Меня интересовало, как серьезно… Как серьезно он ранен…

— У себя? — спросила чуть слышно.

Бледная Шери кивнула. Я молча взяла поднос с приготовленными средствами и, не слушая ее возражений и окриков в спину о том, что он-де запретил говорить мне, что уже вернулся, пошла к лестнице, ведущей наверх, в его крыло…

Открыла дверь без стука и охнула, потому что зрелище предстало не для слабонервных. Он сидел на стуле напротив зеркала, через которое смотрел на свое плечо и сам, с силой сжимая карандаш между зубами, пытался заштопать кровоточащую рану. Вся оголенная спина его сейчас являла собой сплошное сине-красное месиво.

Полоснул меня злобным взглядом. И в то же время, в нем проскользнуло какое-то едва уловимое отчаянное стеснение. Словно бы он не хотел, чтобы я видела его в таком состоянии…

— Вон пошла, — сказал сквозь зубы, в очередной раз неуклюже-резко протыкая кожу и едва сдерживая стон агонии.

Я проигнорировала его слова. Решительно прошла внутрь. Поставила поднос на стол трюмо. Так же бесстрастно щедро смочила большой кусок марлевки марганцевым раствором. Подошла к нему вплотную, забрала из испачканных кровью рук иголку и, не церемонясь, промыла рану.

На удивление, он отдал мне предметы без возражений.

— Хочешь сказать, что приходилось штопать? — усмехнулся мрачно, выплюнув на пол карандаш.

— Приходилось, — ответила, выжимая еще один щедрый поток марганца на рану, — старые носки… Но думаю, что разница небольшая.

Он усмехнулся, шикнув от новой волны боли. Рана пока была открытой и воспаленной. Такие, конечно, будут болеть от любой манипуляции. Я ему врала. Штопать приходилось- был у меня один богатый и сумасшедший боец без правил. Кавказец. Совершенно отмороженный на голову. Во всех смыслах… Не переносил врачей с детства. Но после боев часто был похож на кусок отбивной. Получал удовольствие от того, что я его приводила в порядок сама, а потом… Ладно, без подробностей…

— В обморок не упадешь? — смотрит оценивающе, но словно бы немного расслабившись, отпустив ситуацию.

— Упаду- подхватишь, — говорю снова со свойственной мне иронией, возвращению которой спустя столько дней внутреннего душевного шторма несказанно рада.

Спустя полчаса дело сделано. И правда, получилось даже вполне неплохо. Я снова обрабатываю рану, уже для того, чтобы убрать остатки запекшейся крови с кожи. Параллельно осматриваю другие его повреждения. Ранение ножевое и следы драки. Хорошо, что не пуля, а то бы еще пришлось доставать. У меня такого опыта не было, зато у пары подружек по «делу» были, точно знаю, обсуждали у Людмилы не раз… Особенно среди тех, кто любил связываться с братками.

— Тебя били со спины? — спрашиваю, смазывая синие разводы слегка холодящей мазью от ушибов, — это подло.

Он снова хмыкает. Еще более расслабленный. Успокоившийся. Когда зашивала его, предлагала ему снова зажать между зубами палку или ручку, но он отказался, как-то странно, доверительно скользнув рукой по моей кисти.

— Не нужно. С тобой не больно… — сказал хрипло, бегло, невнятно.

А меня, идиотку, снова прошибло. Блиииин, дура-дура-дура, Алёна. Ну хватит, а? Вот не ведись ты… Не придумывай. Заткни ту овцу, кто в глубине души цепляется за двоякие смыслы и неоднозначные сигналы…

— Я сейчас приду, — говорю ему, выходя за дверь и быстро сбегая на кухню.

Мне жизненно необходимо сейчас это сделать, чтобы снова выдохнуть и отогнать морок нелепости внезапно проклюнувшейся сентиментальности и чего-то еще. Иду к Шери и под ее недоуменный взгляд забираю из холодильника охлажденный кусок сырой говяжьей мякоти.

— А как же обед? — спрашивает она растерянно.

— Придумай что-нибудь другое, — отвечаю через плечо и возвращаюсь к нему.

На лице Даниэля тоже явное недоумение, когда видит, как я нарезаю мясо на тонкие слайсы.

— Я хоть и Тигр, но все-таки предпочитаю обработанное огнем, — выдыхает с немым вопросом и в то же время, с интересом к моим уверенным действиям.

А я и правда уверена сейчас. Пожалуй, впервые рядом с ним сейчас чувствую себя так. Наверное, потому, что сейчас точно знаю, что делаю…

— Лучшее в мире средство от травм, — поясняю, прикрывая компрессом из бинтов и заживляющей мази зашитую рану, а ушибы- мясом. Когда занималась танцами, часто так перевязывала отбитые ноги.

Он молча кивает. Ожидаемо не слышу от него «спасибо», но это нисколько не смущает… Это же Даниэль…

Кивает в сторону смежной двери.

— Там моя спальня. Зайди, принеси виски. Страшно хочу бухнуть.