Плохая

Он усмехается. Привычно. Его усмешка так же естественна, как дыхание. Он вообще на всё всегда усмехается, словно жизнь для него- одна большая неудачная шутка. Вытаскивает пистолет из моего рта и ведёт вниз- по шее, задевая соски, по животу…

Ныряет дулом под мое платье, слегка его задирает, небрежно подцепляет стволом мои трусы и…

Тело дергается, когда корпус оружия теперь трётся о мой клитор- вопреки ужасу момента, возбужденный, набухший, алчущий. С губ срывается стон-страдание. В нем столько всего- страх, боль, отчаяние, жажда, вожделение… Даниэль, что же ты делаешь со мной? Может быть, я и правда уже в аду, а ты и есть мое наказание?

Его действия ритмичны и порочны. Теперь все еще горячее от выстрела дуло проникает немного внутрь, царапает плоть, его вторая рука сначала хватает мое бедро и закидывает мою ногу себе на бедро, а потом с силой зажимает мое горло. Дышать тяжело.

— Смотри в мои глаза… Всегда смотри только в МОИ глаза, сучка…

Я теряю почву под ногами. В последний раз безнадежно пытаюсь ухватить ртом воздух- и взрываюсь.

Его ртуть растекается по мне, заполняя каждую клетку. Кажется, я кричу, рассыпаюсь на осколки, испаряюсь миллионами молекул…

Он отступает, а я стекаю безвольно по стене, осаживаюсь на пол…

Не знаю, сколько времени проходит в таком состоянии. Из транса меня выводит его голос. Он звучит приглушенным, отдаленным эхо, словно бы я погружена в воду и до меня долетают лишь искаженные обрывки того, что говорят там, на суше.

Вижу протянутую мне руку. Беру ее и поднимаю на него глаза. А потом… Потому картинка сначала рассыпается на сотни частиц, как в калейдоскопе, а потом складывается в жуткое, студящее кровь осознание… Во второй раз за вечер я ловлю чувство дежа вю. И на этот раз мои воспоминания пугают меня намного сильнее, чем даже кровь и мозги, смешавшиеся с макияжем на лице…

Встаю благодаря его помощи, но меня все равно шатает. Нужно несколько минут, чтобы прийти в себя, и он их мне дает на удивление. Вновь включает «заботливого опекуна». Мочит горячей водой маленькое чистое полотенце, свернутое трубочкой на раковине, вытирает мне лицо.

— Лучше? — спрашивает тихо, а мне хочется в ответ визжать от этих проклятых эмоциональных качелей. До чего ты довел меня, Даниэль? Где я потеряла уверенную в себе, смелую, бесстрашную Алену? Кто эта испуганная женщина, боящаяся каждого шороха?

— Лучше, — собираюсь с силами и отвечаю, снова протирая лицо, не заботясь о потекшей туши.

— Если лучше, то подойди к телу и посмотри, что в его правом кармане.

Он говорит про правый карман, так как именно там застыла его рука. В момент, когда Тигр выстрелил, этот мужчина хотел что-то оттуда достать. Что-то дать мне, что-то показать…

Восприятие притупилось. Я подхожу к лежащему на полу трупу, чувствуя лишь тупую боль внутри грудной клетки. А еще в голове словно бы поместили целый улей. Все гудит и дребезжит.

Его рука еще теплая. Меня сейчас вывернет… Я борюсь с тошнотой, но все-таки дергаю за рукав его кисть, которая безвольной тряпкой падает на кафель пола. Залезаю в карман и нащупываю какой-то бутылек.

— Осторожно, — говорит он предупреждающе и тут же забирает у меня стекляшку.

— А теперь смотри, — я успеваю только моргнуть, когда Тигр выплескивает содержимое маленькой колбы на белый фаянс раковины, и он тут же чернеет и покрывается уродливыми волдырями. Отшатываюсь в ужасе, автоматически закрывая лицо руками. Это предназначалось для…

— Серная кислота, — говорит он сухо, — я специально попросил тебя саму достать бутыль из его кармана, так как иначе ты бы придумала, что это я подсунул.

Я молчу, в ужасе буравя глазами уродливые потеки жидкости из ада на еще пару мгновений назад белой поверхности сантехники.

— Уничтожить можно разными способами, Алёна. Когда ты красивая женщины и соперница, то изуродовать- пожалуй, довольно действенная мера…

Невеста Али… Осознание накрывает меня привкусом горечи во рту. Снова сотни вопросов… Сотни сомнений…

— Откуда ты знал… про кислоту…

— Про кислоту не знал. Догадался, когда ты достала из кармана колбу. Если бы знал, не разрешил бы, чтобы ты не обожгла руки. Думал, там перочинный нож… Но сучка и ее отец оказались коварнее… Я же говорил, Алёна, здесь нет левых людей- любой чужак- как белая ворона. О том, что среди нас засланный человек, мне сообщили еще на входе… Поехали отсюда. Вернее, полетели…

Его слова доходят до меня только тогда, когда он накидывает на мои плечи большую норковую шубу, и мы выходим навстречу ветру и снегу- наружу. Пару шагов по припорошенному только что выпавшим снегом асфальту- и я понимаю, что мы на вертолетной площадке… Он хочет улетать… В непогоду… Когда вокруг буря.

К своему ужасу понимаю, что этот факт сейчас пугает меня намного меньше всего остального. Когда каждая минута в твоей жизни- это механизм замедленного действия со взрывным рычагом, страх приобретает хроническую форму.