Плохая

Я с детства ненавидел Новый год и Рождество. Это семейный праздник. Праздник домашнего очага, уютных посиделок в одинаковых свитерах с оленями у камина, милых нелепых подарков. У меня никогда не было этого всего- тепла, чувства спокойствия и любви к дому. Я не был привязан к нашему семейному поместью, которое у меня скорее ассоциировалось со склепом… Да и отцу на праздники я особо не был нужен. Политика, женщины… Ему всегда было не до меня, а мне не до него… Суровая правда жизни, мать ее. Я обрадовался, что в моей жизни были с десяток так называемых друзей, которые разделяли мое нежелание проводить время с семьей. Не знаю, что ими двигало- жажда до моих денег или просто банальное разгильдяйство молодости, мы никогда не делились сокровенным. Зато время проводили весело. Я упивался ощущением перманентного праздника, пусть и созданного литрами алкоголя и красивых женских тел. И даже постоянное ощущение тяжелой головы, особенно поздним утром после пьянки, не останавливало от желания снова забыться.

Ненавидел эти горькие утра похмелья. Чувство эйфории отпускало, уступая место упадку сил и эмоций. Краски волшебства, иллюзия счастья рассеивались. Я пил крепкий, щекочущий ноздри кофе, изнемогая от головной боли, и задавался вопросом- какого черта нелегкая в очередной раз принесла меня на новый год в Ливан, если точно так же убиваться я мог и во Франции… Ответ я прекрасно знал- там, внутри, все еще бился о клетку жестокости и цинизма маленький мальчик, преданный всеми, жаждущий любви и понимания. А еще я любил свою страну. Любил ее идеальную, созданную Творцом красоту. Не очень любил живущих в ней людей, но даже на это недоразумение был готов закрывать глаза, чтобы лишний раз вдохнуть полной грудью воздух родного Ливана.

То утро было точно таким же. Поздний завтрак на террасе отеля. Вру, не завтрак. Никогда не мог жрать после бухалова, как другие. Опять кофе без сахара, тлеющая сигарета в пепельнице рядом, удивительно красивое, пробирающее свежестью, на фоне которого чувствуешь свое человеческое ничтожество, утро…

Я помню тот момент. Помню, как что-то заставило меня повернуть голову налево и посмотреть на соседнее шале нашего гостиничного комплекса…

Я помню её. Уязвимую, слабую, хрупкую. Стоящую на краю… На улице шел сильный снег, падающий на ее белые волосы мокрыми хлопьями, но она этого даже не замечала. Сильно сжимает перила, до посинения бледных пальчиков. Немного потрагивает, как лист на ветру… Ее кожа почти прозрачная, с узорами синих венок на идеальном гладком мраморе. И я так отчетливо их вижу, словно бы мои глаза вмиг стали орлиными…

Потом я узнаю, что Она часто так делала. Она часто стояла «на краю» в прямом и переносном смыслах этого слова. Маленькая беззащитная девочка, попавшая в логово к волкам и успешно претворяющаяся тигрицей. Только за этой маской скрывались боль и растерянность, пусть она и камуфлировала их умело. И сколько же ей стоило сил прятаться за фасад самоуверенной циничной стервы, сколько жизненной энергии у нее отбирало это притворство.

А она ведь даже не знала о той нашей роковой встрече. Для нее я не существовал. Просто наблюдатель со стороны. Сколько таких было на ее пути, пути красивой женщины с белыми волосами, попавшей в лапы жестоких чернооких восточных мужчин… Один из таких мужчин сейчас был рядом с ней. Я знал его заочно, в отеле перешептывались, что в люкс накануне вечером заселился отшибленный на голову отпрыск дубайского шейха Макдиси.

Я навел о нем справки в тот же вечер. Наши охотливые до чужих больших денег спутницы с энтузиазмом вывалили мне всю подноготную- что Али Макдиси проводит в Ливане чуть ли не половину года, так как в Европу не въездной, а брат и отец не разрешают ему беспредельничать на родине. Правда, мол, и в наших краях, даже несмотря на огромные деньги, которые он здесь тратит, его присутствием начинают тяготиться… А еще рассказали, что сопровождавшая его блондинка- его любовница, и далеко не первый год. Что многие даже считают, что между ними больше, чем просто товарно-денежные отношения…

Я не вернулся в Париж. Наверное, внутри меня должна была зародиться хотя бы искра вины и стыда за то, что я оправдывал перед возлагавшим на меня надежды отцом то, что бросил университет, желанием погружаться в реалии своей страны. Стал делать вид, что мне интересно то, чем он занимается, что одумался и готов вникать в его работу… Мне было плевать на его дела. Я считал политику грязной вещью- и доучившись до четвертого курса «сьянс по» (франц. — политических наук), еще более убедился в этом. Политика не имела никакого отношения к моей любимой стране. Политика- порождение грешных людей, не созданного Богом рая на Земле…