Плохая дочь

– Нет, я не уеду. Я тоже хочу спокойно полежать. У меня был нервный срыв и развилась тахикардия. Тетя Фатима, можно мне капельницы какие-нибудь поделать с витаминами?

– Можно, дорогая, ты какие витамины хочешь? – Тетя Фатима не знала, на какую из пациенток реагировать. Бабушке она не могла отказать, потому что очень ее уважала, а маме действительно не помешали бы витамины внутривенно. Совсем бледная, аж серая.

Неизвестно, чем бы кончился их спор, если бы тетю Фатиму не вызвали к телефону – звонили из сельсовета. Требовали срочного ответа – это Ольга надругалась над голубыми елями, росшими перед органом местной власти, или искать другого виновного?

– Так отпилила, что это уже не елки, а кустики какие-то. Как теперь делегации встречать? Что они увидят? Что о нас подумают? Это точно Ольга! – кричал председатель сельсовета, оторванный от праздничного стола и вызванный на работу. Если бы речь шла о других елках, да никто бы не заметил. Но других не имелось, а эти три, голубые, были символом власти.

– Как она могла отпилить, скажи мне? – закричала в ответ тетя Фатима. – Я сейчас от нее вышла! Лежит в палате под капельницей. Ложку поднять не может, такая слабая. Как она могла пилу удержать? Не знаю, я тебе сейчас как доктор говорю – я ее госпитализирую из-за слабости состояния. Такой слабости, что еще неделю здесь пролежит. Мария? Что Мария? Ты разве не знаешь, что она сердечница? Ты ей еще про елки расскажи, и сам сюда приедешь, обещаю. Только не в палату, а в морг, потому что сначала я приеду к тебе, убью, довезу до своего морга и красиво все оформлю. Или ты сейчас забываешь про свои елки и сажаешь на их место жасмин или сирень – что тебе больше нравится, или мы с тобой больше не родственники!

Да, как часто случается, тетя Фатима приходилась дальней родственницей по тетке жене председателя сельсовета.

Тетя Фатима, даром что главврач, умела быть очень убедительной. В палату она буквально ворвалась.

– Так, лежите обе! И чтобы никаких мне тут скандалов! – велела она. – Одна пишет, другая капается!

Мама рассказывала, что это было лучшее начало года в ее жизни. В палате пахло еловыми ветками. Бабушка писала, она читала. Потом они выходили вместе на прогулку в больничный двор, разговаривали или молчали. Иногда бабушка советовалась с мамой – как лучше назвать главу или стоит ли упоминать имя какого-то человека. После обеда обе засыпали. А вечером разговаривали, мама читала бабушке, у которой уставали глаза от собственных заметок и рукописей, вслух. Они снова отправлялись на прогулку, ужинали. Вечером бабушка раскладывала пасьянс на желание, а мама уходила в кабинет тети Фатимы. Приезжал ее муж, дядя Алик, и они с мамой играли в нарды. Тетя Фатима просила маму приезжать в больницу почаще – Алик такой счастливый ходил, такой спокойный, просто не муж, а сокровище. Пусть они еще поиграют, чтобы Алику надолго хватило.

Мама, когда звонила и не заставала бабушку в редакции или когда та сообщала, что ложится в больницу, всегда уточняла:

– Ты по-настоящему или работать?

Даже когда бабушку забрали с инфарктом, она накануне сказала маме, что, скорее всего, поедет «поработать» – надо большой материал написать. Будто чувствовала. Мама такая же. Когда я звоню, мне приходится кричать, умолять, шантажировать, ловить на слове, чтобы узнать правду. Мама ни за что не сознается – плохо ей по-настоящему или просто стало грустно или тоскливо.

Вот что обычно люди берут в больницу? Предметы личной гигиены, тапочки, халат, полотенце. Что взяла с собой моя мама? Сигареты, зажигалку, книжку, очки, бутылку коньяка.

Это я узнала уже следующим утром. А вечером накануне укладывала в пакет туалетную бумагу, гель для душа, шампунь, тапочки, кружку, ложку, вилку. За продуктами собиралась сбегать утром. Вечером же я понимала, что у мамы может не оказаться ни халата, ни смены белья. Съездила в магазин, купила все – от халата до трусов. Утром купила продукты. Мне стало плохо, когда я проходила мимо нашей местной «Шоколадницы». Я не знала – зайти и купить сырники или нет? Накатила паника – а вдруг мама захочет сырников? Я, стоя перед кафе, расплакалась. Сырники, я думала о сырниках. Мое подсознание цеплялось за какие-то очевидные, понятные, простые вопросы. Купить сырники или нет? Все ради того, чтобы не думать о главном – насколько плохо маме и как я переживу следующую неделю.

Когда это было? Уже три года прошло. Почти четыре. Или больше? Я не помню. Иногда кажется, что все это случилось буквально вчера. Иногда – в прошлой жизни. Как раз тогда, когда мама попала в аварию в Тверской области. Как обрывается сердце и падает вниз, в пятки, я точно могу описать, в деталях. Как в голове обнаруживается пустота, а на глаза наваливается пелена, уж извините за банальность. В стрессовых ситуациях мы все становимся банальными и предсказуемыми. Все чувства описываем одинаковыми словами. Действия совершаем на автомате.