Плохая мать

Она сдала ему перевернутую карту — бубновую семерку — и сделала то же самое для себя. Я открыл две перевернутые карты ровно настолько, чтобы увидеть, что ему досталась десятка пик и четверка бубен. Ничего. У него не было ничего. Эта спираль ускорилась.

Я посмотрел на мать, молча сигнализируя ей, используя наш особый язык мельчайших движений лица и едва уловимых движений глаз. Казалось, она даже не смотрела на меня, но я знал, что это не так. Она взглянула на свои карты, а затем взяла открытую карту — пиковый туз — и слегка постучала ею по столу, как бы размышляя.

— Вот самая сложная часть, Роджер. У меня нет денег, потому что ты скупой скряга, который не оставляет мне ничего лишнего. — Она еще раз постучала картой, прежде чем ее глаза загорелись внезапным вдохновением. Хотя я мог сказать, что взгляд был притворным. Мать всегда была на два шага впереди всех, хотя у меня был особый способ ее читать.

— Как насчет того, чтобы сыграть твоей кожей!

Отец издал приглушенное рычание из-за кляпа.

— Его кожа, мама?

— Правильно, Дэнни Бой. — Она взяла нож. — Если я выиграю, то смогу проделать в нем дыру. Если он выиграет, то нет.

Отец издал странный воющий звук, который мы оба проигнорировали. Я начал понимать игру, в которую она играла, и хотя волнение возросло, вместе с ним увеличился и уровень беспокойства.

Я дышал через него. Все, что мне нужно было сделать, это расслабиться и оставить все на усмотрение матери.

— Поднимайся, Роджер, — спокойно приказала мать. Она нарушала правила. В семикарточном стад-покере игроки делают ставку до того, как будут розданы скрытые карты. Но отец этого не знал, и я уж точно не собирался ему подсказывать. Зачем мне это? Он никогда не играл честно, и я тоже. Вместо этого я понял, чего от меня хотела мать, и поэтому перевернул карты, показав отсутствие преимущества у него. Проигрышная рука. Мать цокнула, перевернув свою руку. У нее было две дамы и три двойки, самая высокая возможная рука.

— Я выиграла, — объявила она, а затем быстро, как кнут, подхватила нож, высоко подняла руку и вонзила его в грудину моего отца, прежде чем быстро вытащить его с влажным хлюпающим звуком. Под кляпом мой отец кричал, откинув голову назад как можно дальше и заставив стул танцевать и громко ударяться о кафельный пол. Я смотрел, загипнотизированный, как кровь хлынула из его раны на груди. Я выигрывал.

— Это за Джексона, — прошептал я.

Моя мать посмотрела на меня, на ее губах заиграла милая улыбка, на лице — гордость.