– А ты уже решила, где девочка будет жить? Колыбельку купила? – не отставала я.
– Нет...
– Тогда сначала подготовься хорошенько, а потом девочку жди. А куда же она рождаться будет? Вот она и не рождается, потому что у нее даже кровати своей нет.
Я лежала на верхней полке, якобы спала и подслушивала разговор Кати и мамы.
– Я ведь ничего не чувствовала. Никакого предчувствия беды, – рассказывала Катя, – знаешь, я ведь иногда думаю, а вдруг они ошиблись? Я ведь должна была почувствовать, что что-то не так. И это ведь я виновата, что так получилось. Я тогда таблеток наглоталась. Еще стояла и думала, как их пить. Сразу все или по нескольку. А когда воду допила, испугалась. Мне ведь чего было нужно? Чтобы муж меня просто пожалел. А он молчал и на работе задерживался. Я совсем одна была. Если бы он мне сказал, что я не виновата, что все будет нормально... Мне ж больше ничего не надо было. Короче, испугалась я. Побежала в ванную, потом назад в комнату – хотела «скорую» вызвать, потом опять в ванную. Нашла марганцовку, выхлебала целый ковш, два пальца в рот и... промывание желудка. Хорошо, что «скорую» не вызвала, а то бы меня в психушку забрали. Лежала я на полу в ванной, не помню сколько времени. Потом выползла. Тут и муж вернулся. Представляешь, он даже не заметил, что я зеленого цвета и еле двигаюсь. Сел телевизор смотреть. А я утром на развод подала. Он не стал возражать и даже не удивился.
Они некоторое время молчали.
– Ну что, спать будем? – сказала мама.
– Ложись, я не могу. У меня давно бессонница. Она ведь – доченька моя нерожденная – каждую ночь мне снилась. Один и тот же сон. Маленькая девочка, лет трех. В красивом сарафане. Стояла и смотрела на меня, не отводя взгляда. У нее кудрявые волосы до плеч, губки такие бантиком. Девочка не улыбалась, а смотрела строго и внимательно.
Она приходила каждую ночь и стояла не двигаясь. Давала себя рассмотреть. Я видела, что она скрестила пальчики на одной ручке. Видела, что босоножки уже стоптаны и один гольф спущен чуть ниже другого. Однажды девочка поправила волосы – привычным уверенным жестом заколола заколку-бабочку. А в следующую ночь подтянула гольф. А потом плакала и вытирала кулачками глаза. Самое страшное – я не могла подойти к ней. Не могла взять ее за руку. Потрогать. Только приближусь, а она отходит. А потом она сама ко мне подошла и взяла за руку. Я проснулась утром вся в слезах.
Теперь вот бессонница. Не могу ее видеть. Боюсь, что сердце во сне остановится. Каждый вечер, часов в одиннадцать, спать хочу, умираю. На диване задремываю. Еле заставляю себя встать, переодеться, лечь нормально. И сон тут же уходит. Лежу, кручусь с боку на бок. Задремываю, а расслабиться и уснуть глубоко все равно не получается. Лежу и прислушиваюсь – кран капает, соседи выключателями щелкают. Потом совершенно неожиданно проваливаюсь в бездну – нездоровую, без сновидений. А в четыре утра просыпаюсь и больше уснуть не могу. В полседьмого, когда уже надо вставать, я засыпаю. И так сладко! В семь – звонит будильник. Всех хочется убить.
– Алле! Ольга? Это Александр Маркович! Скажи мне одну вещь! У тебя есть совесть?
– Господи, Александр Маркович, здравствуйте! Как вы? – ахнула моя мама.
– И ты еще имеешь наглость спрашивать, как я? Ты знаешь, сколько мне лет? Почему я, старый больной еврей, должен тебя разыскивать?
– Простите, Александр Маркович, Бога ради. Я просто замоталась.
– Ага, на много лет. Короче, ты мне нужна. Приедешь завтра. И не говори мне, что ты не можешь. Я никогда ни о чем тебя не просил.
На следующий день мы поехали к Александру Марковичу. Меня девать было некуда.
Он открыл дверь и остался стоять на пороге. Смотрел на меня.
– Девочка, ты очень похожа на свою бабушку, – сказал наконец Александр Маркович. – Ольгуша, тебе нужно рожать девочек!
– Здравствуйте, Александр Маркович, я ужасно рада вас видеть, – сказала мама.
– Прекрати. Не надо рассказывать мне, как ты рада. Заходите, заходите...
Мама снимала пальто, раздевала меня и смотрела на старого друга бабушки. Он очень постарел – она действительно пропала на много лет.
– Ну что? Что ты на меня уставилась? Да, я старый и страшный, – прикрикнул он, – как там Мария?
– Замуж вышла, – ответила мама.
Александр Маркович сел на стульчик в прихожей.
– Судя по твоему тону, не за Георгия, – совсем по-бабьи ахнул он.
– Не за него, – кивнула мама.
– Ты знаешь, а я ее понимаю, – вздохнул старик.
– А я нет, – огрызнулась мама.
Они сидели на кухне и пили чай. Меня отправили гулять по квартире.
– Ольгуша, я хотел тебя попросить... мне недолго осталось...
– Ой, да перестаньте вы!
– Не перебивай. Я знаю, что говорю. Из ума еще не выжил. Я скоро умру... я тебя прошу, девочка, присмотри за Гошей. Он у меня такой... неприспособленный к жизни.
– Кстати, а где он? – спросила мама.
– Я его отправил в магазин и в аптеку. Хотел с тобой спокойно поговорить. У него же никого, кроме меня, нет. Я думал, он к матери поедет, а Гошенька... отказался. У него же даже девушки нет... Ольгуша, умоляю, смотри, чтобы он не наделал глупостей.