Он не смог договорить начатое, так как вновь на его шее сомкнулись руки Анку. Но боли Денис не чувствовал. Его словно мягко отбросило вглубь сознания, и теперь он, немного отстраненно, наблюдал за тем, что происходит. Его тело уже ему не принадлежало, и на данный момент его это устраивало. А вот жжение он чувствовал. Оно ежесекундно усиливалось. И теперь оно было в десятки раз сильнее, словно внутри него открыли маленький химический заводик, на котором внезапно произошла утечка ядохимикатов. Это жжение тоже не причиняло боли, скорее – трепет. Священный трепет перед чем-то непознаваемым, необъятным. Денис прислушивался, погружался в это ощущение, и ему казалось, что внутренний трепет все рос, хотя больше расти уже не мог. Казалось, что еще немного, и он в клочья разорвет слабое тело и вырвется наружу. Этому жжению-трепету было тесно внутри. Оно требовало выхода.
Глядя на пыльно-серые истлевшие, с зияющими отверстиями, щеки Анку, сквозь которые виднелись столь же серые зубы, Денис назвал его по имени. Но голос, который он услышал, был чужим. Этот голос, который только что прозвучал и который не услышал Анкудинов («Лжет. Он всегда лжет»), раздался теперь отовсюду. Казалось, каждая частичка его тела, каждое дерево и каждая травинка в мертвом лесу произнесли настоящее имя Анку:
– КАИН!
Чем дольше Лана ждала Дениса у дома номер шесть «а», тем меньше она верила в то, что увидит его живым. Надежда на то, что все их злоключения не должны были пропасть даром, таяла с каждой минутой, проведенной тут. Тот боевой настрой, с которым она покидала квартиру Алексея Петровича, медленно, но неумолимо сходил на нет, уступая место безысходности.
Сначала Лана обошла двор вдоль и поперек. Затем зашла в единственный подъезд, вызвав подозрительный взгляд консьержки, которая все же предпочла промолчать. Поднявшись на четвертый этаж, она тупо уставилась на дверь квартиры номер шестнадцать. Никакой двадцать четвертой тут не было и быть не могло. В определенный момент к ней закралась подленькая мысль, что все: Виктор, Алексей Петрович, Денис, – были просто сумасшедшими. Письма, сороки, бретонские сказки – все это напоминало чью-то хоть и весьма правдоподобную, но все же больную фантазию.
Она села на ступеньки и заплакала. В эти дни она плакала больше, чем за последние несколько лет. То ли из-за того, что она оказалась вовлечена в странную и жуткую пляску со смертью, то ли из-за того, что в ее жизни появилось то, что она боялась потерять. Она ни на секунду не жалела, что все это произошло с ней, хоть сейчас от этого не было легче.
– Почему вы плачете? – раздался тихий голосок за спиной.
Лана резко обернулась и прижалась к стене. Сердце подскочило и заухало в бешеном ритме в висках.
Смуглый мальчик лет восьми с длинными, черными как смоль волосами смотрел на нее. Он нисколько не смущался: его большие карие глаза светились интересом и сочувствием, немного странным для восьмилетнего мальчугана.
Лана невольно улыбнулась.
– Мне просто немножко грустно. Но, кажется, все прошло.
Мальчик с деловым видом кивнул.
– Это хорошо. Моя мама говорит, что, если часто плакать, можно ослепнуть. – И продолжил заговорщицким тоном: – Но я в это не верю.
Лана рассмеялась:
– Твоя мама очень умная.
Мальчик, видя, что его слушают, продолжил:
– А еще мама говорит, что плакать не надо, потому что слезки не помогают.
– Ты слушаешь маму? Не плачешь?
Мальчик кивнул, но его пухлые щеки тут же густо покраснели.
Лана почувствовала, что слезы и в самом деле отступили.
– Паша, ты где? – раздался голос из-за двери пятнадцатой квартиры.
– Я уже тут, мам!
– В подъезде?
Из-за двери появилась женщина – миловидная худенькая брюнетка, при взгляде на которую можно было сразу сказать, что она – мать Паши: те же губы, тот же нос, даже блеск карих глаз был точно таким же.
– Здравствуйте, – проговорила Лана, смахивая рукавом слезы.
– Добрый день! – доброжелательно проговорила женщина, а затем повернулась к мальчику: – Ты ничего не забыл?
– Ой, – проговорил Паша после нескольких секунд размышлений.
Он повернулся к Лане и прошептал, словно его шепот не могла слышать мама:
– Я забыл взять Барсика. Мы несем его к ветеринару. Он обжег себе лапу.
И Паша шмыгнул за дверь.
– Находка для шпиона, – улыбаясь, проговорила ему вслед женщина и захлопнула дверь.
Лана несколько секунд смотрела на дверь. Странно, но слова добродушного мальчишки привели ее в чувство. Это походило скорее на глоток вкусного бодрящего кофе, чем ушат воды на голову. Действительно, не имело смысла сидеть здесь и жалеть себя. Ведь где-то рядом, в несуществующем втором подъезде, Денис находился в столь незавидном положении, что ее причитания казались пустым и бессмысленным сотрясанием воздуха. Даже если сейчас она не знала, как ему помочь, то, по крайней мере, она должна быть готова к тому, чтобы помочь.