Плохая учительница, хороший снайпер

— А я ведь тренировался. В детстве. Вычитал в «Дейли Кингдом», что самое главное для снайпера — гибкая и подвижная кисть. А чтобы развить гибкость кисти, следует много упражняться, — еще раз крутнув карандаш в длинных пальцах, Карригтон вдруг с ловкостью фокусника прогнал его по руке — от указательного к мизинцу и обратно. Хизер много раз видела такой трюк, но с монеткой. И вынуждена была признать: стремительно вращающийся карандаш, ни на секунду не теряющий баланса, впечатлял больше.

— У вас отличные кисти, господин Каррингтон.

— Вы полагаете? — в зеленых глазах блеснул знакомый кошачий огонь. И тут же погас. — Теперь это уже не имеет значения.

— Ну почему же? Навыки ловкого обращения с писчебумажными принадлежностями в министерской комиссии наверняка оценят.

— Да уж, действительно, — криво улыбнулся Каррингтон. — Надо, наверное, научиться жонглировать печатями. Буду ходить из кабинета в кабинет, срывая овации.

— Возможно, в вас даже станут швыряться купюрами.

— А почему купюрами?

— Вряд ли у министерских служащих будут с собою цветы. Но деньги же будут точно!

— Хм. Да. Деньги должны быть обязательно, — Каррингтон еще раз прокатил карандаш по пальцам. — Все, решено. Начинаю тренироваться с печатями.

— Можно добавить силовые упражнения с пресс-папье.

— И бюрократическую гимнастику — лавирование между параграфами, прыжки через ограничительные акты, шпагат с опорой на взаимоисключающие указания.

— Да вы прирожденный чиновник, господин Каррингтон! — расхохоталась Хизер, и Каррингтон рассмеялся в ответ. Не сдержанно улыбнулся, не саркастически скривил красивые губы. Нет. Громко заржал, запрокинув голову к потолку, отчего на светлой, поросшей золотистой щетиной шее остро проступило адамово яблоко.

— Да. Наконец я определился со своим жизненным предназначением. А если вдруг все-таки повстречаю дракона, то закидаю его письменными распоряжениями. Похороню богомерзкую тварь под грудой бессмысленной писанины.

— Отличный план, господин Каррингтон.

Хизер знала, что говорить этого не следует. Понимала, что это бессмысленно с практической точки зрения — и крайне сомнительно с этической.

— Если вы не хотите уходить из группы, можете не уходить.

Мгновенно перестав улыбаться, Каррингтон, чуть наклонившись, взглянул на нее в упор.

— Вы меня, кажется, неправильно поняли. Неважно, чего я хочу. Важно, что будет на самом деле. Если я не уйду из группы сегодня — через неделю вы меня выгоните. Мой отец поговорит с Вильсоном, Вильсон поговорит с вами. И вы вышибете меня коленом под зад.

— Не вышибу.

— Обязательно вышибете. Рано или поздно, с проблемами или без них. Ректор в любом случае продавит свое решение.

— Вы, кажется, тоже не совсем правильно понимаете ситуацию, господин Каррингтон, — перешла на менторский тон Хизер. — Чтобы кого-нибудь продавить, требуется минимум две вещи. Во-первых, рычаг, а во-вторых — точка опоры. У господина Вильсона они, несомненно, имеются, как и у генерала Каррингтона… Но вот насколько они достаточны, вопрос дискуссионный.

Каррингтон озадаченно нахмурился.

— Вы хотите сказать, что можете…

— Я много чего могу, господин Каррингтон. Поэтому очень советую не торопиться. Продолжайте участвовать в тренировках группы. Если вы этого, конечно, хотите. А проблемы будем решать по мере их поступления.

Обдумав это предложение, Каррингтон согласно двинул плечами:

— Хорошо. Но если проблемы все-таки возникнут — пожалуйста, скажите об этом. И я уйду.

— Договорились, — кивнула Хизер. Если парень так уж боится потерять лицо, почему не оказать ему эту любезность? Пускай уйдет сам, громко и возмущенно хлопнув дверью. И волки сыты, и овцы целы, и пастух жив-здоров.

Но в целом ситуация требовала обдумывания. И обдумывания тщательного.

Путешествие в Каледонию всегда представлялось Хизер тяжким, но обязательным карантином. Залепив генералу грязью в рожу, она словно бы подцепила невидимую, но крайне опасную заразу, которая могла переползти и на парней из «Томкэта», и на полковника Ходдла. Поэтому нужно было уехать подальше, переждать некоторое время… а потом зараза сама собой рассосется.

Или не рассосется.

Как повезет.

Но теперь Хизер взглянула на ситуацию шире. Черт с ней, с академией. Преподаватели — взрослые люди, если они хотят утонуть в этом болоте — что ж, это их право.

У каждого свой способ развлекаться, сказал черт, садясь голым задом в крапиву.

Но студенты… Студенты — другое дело.

Те, кто приходит на тренировки, отказываясь от других факультативов и отдыха. Те, кто пыхтят, наматывая круги по парку, и набивают синяки, отрабатывая правильные падения и перекаты.

Ради чего они это делают? Какие задачи перед собой ставят, к каким целям стремятся?

Хизер была уверена, что Каррингтон просто красуется — ну и зарабатывает очки популярности, демонстративно цепляясь к преподавателю. Но Хизер ошиблась. Да, Каррингтон красовался, да, изображал из себя героя-любовника, а может, даже являлся им, черт его знает. Но были у Каррингтона и другие мотивы, намного более значимые.

А что у других?