Плохая война

А разве по-другому быть могло? Конечно нет, и Волков понимал это. И чтобы выжить тут, чтобы не пасть в бою с горцами, в застенках курфюрста не очутиться, ему нужно быть еще сильнее, еще хитрее. И как это ни странно, но ситуация с Брунхильдой и с ее притеснениями в замке графа была ему на руку.

Юный паж уже устал ожидать, когда кавалер наконец прекратит скрипеть зубами от злобы и что-нибудь скажет ему. И Волков разжал кулак со скомканным письмом и заговорил:

– Графиня пишет, что я могу вам доверять.

– Графиня добра ко мне, я буду служить ей и старому графу как должно, – важно отвечал Теодор Бренхофер. – Соизволите ли писать ответ?

– Нет, на словах передадите. Запомните слова мои.

Юноша понимающе кивнул.

– Госпоже графине скажите, что беды ее я принимаю как свои, что найду способ за всё взыскать с ее обидчиков.

– Беды ее вы принимаете как свои, – кивнул паж. – И за всё взыщете с обидчиков.

– И еще скажите, чтобы держалась, как могла, ибо до февраля не так много времени осталось. Рождество – и вот он уже, февраль. Скажите, что родить ей лучше в доме мужа. А уж как родит и в приходской книге запишет чадо, так можно будет и сюда уезжать, тут ей спокойнее будет.

– Я это запомнил, – кивал мальчишка. – Родить ей лучше в доме мужа, а потом и сюда в Эшбахт переезжать можно будет.

– Еще скажите, что спасла она меня, предупредив о подлости, что она любимая моя сестра и что я как никто другой жду своего племянника.

– И это я запомню.

Волков достал два талера, один протянул пажу.

– Ничего не забудьте, передайте все, как я сказал.

– Не волнуйтесь, кавалер, все передам, – обещал паж, принимая монету с поклоном.

– Берегите графиню, – продолжал Волков, протягивая ему второй талер, – и за каждую неделю я вам буду платить по монете. Будьте настороже. Если вы увидите, что госпоже графине угрожает опасность, так хватайте ее и везите сюда немедля.

– Я все исполню, как вам нужно, я не брошу графиню в беде.

– Скажите, а старый граф совсем уже без сил?

– Господин граф стал засыпать на обеде, – только и ответил паж.

Да, Брунхильда оставалась почти одна в окружении злых людей, мальчишка-паж и старый муж были не в счет. Но ей нужно было прожить там всего полтора месяца. Всего полтора месяца до родов.

– Умеете этим пользоваться? – спросил он у пажа, прикоснувшись к рукояти кинжала, что висел у того на поясе.

– Я брал несколько уроков, – уверенно сказал Теодор Бренхофер. – И еще я часто хожу в гимнастический зал смотреть, как господа упражняются.

Волков вздохнул.

– Не отходите от графини. Будьте при ней, даже когда она идет в дамскую комнату. Стойте у двери. Ее жизнь и жизнь ее чада в ваших руках.

– Я понимаю это, кавалер.

Что Волков мог еще сделать для Брунхильды? Да почти ничего. Он мог ее, конечно, забрать к себе, но тогда права графини и ее ребенка, рожденного ею вне дома, легко можно будет оспаривать. Старый граф умрет, и, зная, кому принадлежит суд в графстве, нетрудно будет догадаться, что графине и ее ребенку будет очень непросто претендовать на поместье, обещанное ей по брачному договору в случае смерти графа.

– Берегите графиню, – в который раз повторил Волков, – сейчас идите в бревенчатый дом на холме, там живут господа из моего выезда, переночуйте там, а завтра на рассвете езжайте в замок. И будьте при ней неотлучно.

– Я так и сделаю, – обещал паж.

* * *

Он ушел, а кавалер вернулся в обеденную залу, где за столом сидели Бригитт и Элеонора Августа. Они ужинали. Кавалер посмотрел на жену, а та по глупости своей еще и мину кислую скорчила, отвернулась, ему свое пренебрежение демонстрируя. Его от этого вида ее высокомерного аж передернуло. Не сгори в нем вся злоба еще недавно, так не сдержался бы, схватил бы это семя поганого рода Маленов за лицо своими железными пальцами и давил бы, пока ее челюсть не хрустнула бы. Но теперь Волков оставался холоден. Все желание ладить с женой, что появилось в нем недавно, исчезло. Он ничего ей не сказал, но в эту ночь не пошел ночевать в ее покои, чему Бригитт была рада.

* * *

Думал к себе Ёгана позвать, узнать, как дела, так тот на следующее утро сам пришел спозаранку. На дворе еще темень была, еще петухи орали, девки гремели ведрами, шли на утреннюю дойку, а он уже сидел в прихожей. Волков впустил его, даже не закончив завтрака. Управляющий был хмур, весь в делах непреходящих и заботах. Рассказал, что глупое мужичье то ли зимы такой холодной не знало, то ли скотины никогда не держало: скотине в морозы нужно подстилку из соломы делать, иначе она за ночь так промерзает, что утром кто и подняться не может на ноги. В общем, нужно коновала в Эшбахт звать, так как скоту, что господин мужичью раздал, лечение требуется. Еще говорил, что озимых хороших не выйдет, так как снега нет, а мороз землю вымораживает.

– Говорил дуракам, что глубже пахать нужно, а они: «Мы уже век пашем на ладонь, и ничего, все хорошо было». А оно вон как развернулось, теперь дураки затылки чешут.