Плохая война

То ли от вина, то ли от хорошей еды, но после обеда он стал чувствовать себя получше. Брат Ипполит как раз пришел к концу обеда, щупал его лоб, держал руку, спрашивал, спрашивал, спрашивал о самочувствии что-то. Волков с ним говорил и был ему рад, как бывают рады близкому, молодому и умному родственнику.

Монах долго щупал обрубок уха, не горячий ли, и шею посмотрел, но там уже на месте ранения красовался хороший синий рубец. Потом брат Ипполит прикоснулся к небритой щеке кавалера.

– Хорошо. Хорошо, что румянец есть, а жара нет. Вы, как поели, тошноты не чувствовали, позывов к рвоте не было?

Волков поглядел на него из-под бровей и строго с недоумением переспросил:

– Тошноты?

– Лекарство слишком крепкое пили долго, может нутро воротить и слабить чрево и стул, – пояснил юный врачеватель. – Так не воротит вас от еды?

Кавалер продолжал молча смотреть на молодого человека. «Монашек уже не тот, что прибежал за мной в замок госпожи Анны».

Брат Ипполит возмужал. Ему и бриться уже можно. Лицо обветренное, руки зачерствелые, как у мужика, и сильные. Одежда монаха уже совсем стара, из рукавов нитки торчат. Капюшон, кем-то наполовину оторванный, пришит криво и простыми грубыми стежками; шерстяные носки, которые он надел под сандалии, мокры совсем; деревянный крест на бечевке; сам подпоясан веревкой. Монашеская одежда спереди и все рукава в темных потеках – врачевал раненых.

Волков на вопрос его не отвечал, сам спрашивал:

– Нуждаешься ли ты в деньгах?

– Я? В деньгах? – Кажется, брат Ипполит был удивлен. – Так вы мне на книгу давали, у меня сдача еще с тех пор лежит. В деньгах я не нуждаюсь. Господь от корысти миловал.

– Совсем тебе деньги не нужны? – удивляется Волков, понимая, как ему повезло встретить такого человека.

– Господин, живу я лучше, чем в монастыре братия живет: сплю на перинах и в тепле – братья спят в кельях на досках и тюфяках, даже зимой кельи не топятся, разве что лампадой согреваются, да и то если ключник масла даст; ем еду всякую, которой братья лишь по праздникам балуются; занимаюсь делом любимым; ни аббата, ни приора надо мной нет – чего же мне еще желать, чего Бога гневить глупыми желаниями?

Волков встал, взъерошил волосы молодого человека.

– Все равно возьмешь денег, купишь себе хорошую одежду. Брата Семиона видел?

– О! – произнес юный монах, кажется, с восхищением.

– Ну, не такую, может, как у него, но хорошую одежду купи. Купишь крест себе серебряный или хотя бы медный. И чтобы одежду новую берег, кровищей и гноем не поганил: при мне должен состоять человек умный, статный и опрятный.

Волков пошел к офицерам, что все еще ждали его.

– Господин! – Монах пошел рядом. – Серебряный крест – это хорошо, но, может, дадите лучше мне денег на книгу? Очень нужная книга. Та, что у меня есть, не так хороша, требуется мне атлас по всем костям человеческим, я такую у великого костоправа Отто Лейбуса видел. Помните костоправа из Ланна?

– Помню-помню. Хорошо, деньги на книгу получишь, но одежду все равно купи, – закончил кавалер, подходя к офицерам.

Он стал пожимать им руки, всем до единого, начинал с Брюнхвальда и не пренебрег молодыми людьми из его выезда и рыцарями, и говорил при этом:

– Господа, все мы – участники славного дела, первый раз били их на реке, так злые языки, я слышал, говорили, будто бой вышел нечестный, что исподтишка да на переправе врага побили. А теперь всем говорунам и сказать нечего будет, отцы и деды смотрят на нас без укоризны. Посему прикажу к завтрашнему дню готовить пир.

Еще не закончил он руки пожимать всем людям своим, как началось то, что всегда следует за победами.

– Кавалер, – капитан фон Финк говорил приглушенно, – дозволите ли мне побеседовать с вами наедине?

Волков вздохнул, он уже знал, о чем пойдет речь.

– Что ж, прошу вас.

– Кавалер, для меня честь быть на вашем пиру, но мне пора уже и домой идти.

– Очень жаль, капитан, очень жаль, – отвечал Волков.

– Но прежде чем уйти, я хотел бы получить часть добычи, что причитается мне и моим людям.

– Помилуйте, друг мой! – Кавалер сделал вид, что удивляется. – Так разве же я не выплатил вам денег вперед?

– Да, выплатили, выплатили, – соглашался капитан, – но по уложению кондотьеров, по которому до сих пор живут все люди воинского ремесла, все равно нам причитается часть добычи, взятая железом, а не переговорами.

Волков поморщился, он и сам наизусть знал воинские правила, просто не думал, что капитан станет мелочиться.

– И что же вы хотите делить? В лагере горцев мы много не взяли, только то, что смогли унести, большую часть потопили и пожгли. Обоз у них был мал.

– Верно, верно, – соглашался фон Финк. – Из лагеря взяли только то, что на баржу влезло. Но и того немало было. А обоз у них был мал, это так, это так, но вот лодок на берегу одиннадцать, а еще и три баржи – всё нами взято, – и доспех, что по берегу раскидан и с мертвых снят, и оружие… Ротмистр Рене говорил, что одних арбалетов семьдесят две штуки собрано.

Он уже начинал раздражать Волкова, но тот вида не показывал.