Плохая война

– И что же вы так шумны? – спрашивал его отец Теодор, отрываясь от чтения молитвы над мужиком. – Не на плацу, в храме все-таки. Вон людей моих переполошили.

Волков с поклоном, но молча достал скомканную и расправленную бумагу, протянул ее епископу. Тот на бумагу не посмотрел и сказал мужику:

– Пока старая жена не помрет, новую женщину в дом брать не следует. Уж потерпи, сам говоришь, что долго жена не протянет. Схоронишь старую, так новую и возьмешь. – Он осенил мужика крестным знамением, протянул ему руку для поцелуя. – Ступай, сын мой.

Мужик быстро поцеловал руку и, кланяясь, ушел. А епископ все не брал бумагу у Волкова, только говорил:

– Не вижу я к вечеру ничего, сын мой. Не давай мне своих бумаг, так говори, что случилось.

Волков мрачен, говорил отрывисто и зло:

– Бургомистр сообщает, что герцог писал в городской совет, что не желает, чтобы я был первым капитаном стражи и ополчения города Малена.

– И что же, городской совет послушался герцога? – спросил отец Теодор с интересом, не глядя на Волкова, сам при этом чуть улыбаясь серыми стариковскими губами.

– Конечно, бургомистр пишет, что городской совет повторным голосованием отклонил мое соискательство. – Тут Волков не выдержал обиды и заорал: – Соискательство! Будто не они мне предлагали эту должность, а я ее искал! Просил у них! Чертовы рыцари чернильные!

– Тише! Тише, сын мой, вы в доме Господнем, не забывайте!

– Простите меня, святой отец, – сказал кавалер, поклонившись сначала епископу, а потом и распятию, а после и перекрестившись.

– Вижу, что отказ от должности – еще не все огорчения ваши? – продолжал поп.

– Конечно, не все, – продолжал Волков. – Также господин первый консул пишет, что не дождался от господина Фейлинга обещанного брачного контракта и послал ему письмо с напоминанием, на которое господин Фейлинг не соизволил ответить. Не соизволил он!

Волков потряс письмом так, будто этот клочок бумаги во всем виноват.

– Не понимаю, отчего вы так злы? – спокойно заговорил епископ. – Разве я вам не говорил, что они вами играют? Хорохорятся, в барабаны бьют, флаги носят, но как только господин кот зашипел, так мыши попрятались в подпол. А кот даже и когтей, кажется, не показал.

– Бюргеры, – с презрением произнес Волков. – Хоть и показывают себя благородными.

– Бюргеры, бюргеры, – согласился епископ. – За ними каждое слово надо записывать, регистрировать в нотариальной книге и говорить через суд.

– И что же мне делать? Может, мне прийти сюда с людьми да зарезать мерзавца Фердинанда Фейлинга? А с совета города за нанесенное оскорбление потребовать компенсацию?

– Что ж, это было бы поучительно, – кивнул епископ, – и прибавило бы вам заслуженной славы, но сие вряд ли бы улучшило ваши отношения с городом. Бюргеры не очень любят, когда их первых горожан режут, и уж совсем не любят, когда с них трясут деньги. Знаете, что… Отправьте своих бравых молодцев в трактир, а сами поезжайте ко мне, там и поговорим.

Волков молча поклонился ему, а епископ встал не без труда из кресла и сказал людям, что ждали его:

– Дети мои, сегодня более благословлять не буду, устал, уж простите великодушно, завтра приходите, обязательно всех приму.

«Отправьте своих бравых молодцев в трактир». Сказать сие легко, а вот заплатить за такую прорву людей и лошадей совсем не просто. Серебро извольте выложить. Хорошо, что братья Фейлинги поехали к родителям спать, но даже так Волкову пришлось раскошелиться на талер. Деньги, деньги, деньги. За каждый шаг приходилось платить. Он передал монету Максимилиану, а сам скоро уже был в доме епископа.

Монашка, на удивление нестарая и миловидная, сказала:

– Постелю вам в ваших покоях, господин.

Да, у него уже были тут покои.

Вскоре Волкову сообщили, что епископ вернулся и зовет его к ужину.

Повар у епископа был хорош, Волкову принесли на ужин половину жареной утки в меду, а вот старый поп ел вареную постную телятину с брусникой. Волков угощался крепким вермутом из погребов епископа, сам же епископ пил воду с медом.

– Не время злиться, – рассуждал отец Теодор. – Не время растить и лелеять обиды.

– Надобно случившийся позор обернуть к себе в выгоду?

– Именно, молодец вы, коли так думаете.

– Это не моя мысль, – отвечал Волков.

– А чья же? – заинтересовался поп.

– Одной женщины, что живет при моем доме.

– Женщины? – Епископ, кажется, удивился. – А не той ли рыжей госпожи Ланге эта мысль, что компаньонка вашей супруги?

– Именно ее, и она уже не компаньонка моей жены, она ключница моего дома.

– Не компаньонка? – Епископ стал серьезен. – Потому что вы делите с госпожой Ланге ложе, жена с ней перестала водить дружбу?

– Не только поэтому. Жена перестала водить с ней дружбу, потому что госпожа Ланге донесла мне, что меня задумывают отравить.

– Ах, это. Да, я помню о том подлом деле, помню, – говорил епископ, беря кусочек телятины и макая его в брусничный соус. – И значит, она умна, красива и предана вам, эта госпожа Ланге?

– И красива, и… даже, кажется, слишком умна. И, возможно, преданна. Она со мной ласкова.

– Но как вы умудряетесь держать в доме двух столь своенравных женщин?