Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Его пальцы проникают внутрь. Издевательски исследуют, принуждают выгнуть спину. Содрогнуться, затрепетать. Заставляют кричать. Однако дарить разрядку не намерены. Подталкивают к самому краю, держат на грани, не позволяют сорваться. Не позволяют упасть.

— П-прошу, — закусываю губу.

В глазах стоят слезы, плоть сотрясает озноб. Меня лихорадит. Температура далеко за сорок.

— Моя маленькая, — он проводит тыльной стороной ладони по щеке. — Маленькая сучка. Лживая, похотливая.

— Нет, — роняю чуть слышно. — Я не…

— Ангельское личико. Невинный ротик. Но мы оба знаем, на что этот ротик способен, где смотрится лучше всего.

Берет за горло, немного сдавливает.

— На моем члене.

Он склоняется, понизив голос, шепчет на ухо:

— Нет смысла развивать провальные бизнес-идеи, впустую тратить время и деньги. Ты не создана для серьезных дел. Не умеешь управлять, слишком быстро перегораешь. У тебя нет четкой цели.

Хватает, сгребает в объятьях, переворачивает, вынуждая больно удариться животом о столешницу. Тесно прижимается сзади, расстегивает брюки. Накрывает мускулистым телом, наваливается всей своей тяжестью.

— Зато есть природный талант отсасывать так, что яйца звенят. Заглатывать по самое основание и надсадно стонать. Хрипеть. Ох, как же сладко ты хрипишь, задыхаешься. И какая сладкая у тебя задница. Тугая, тесная. Такую приходится разрабатывать. В нее с размаху не вогнать. Нужно потрудится, приласкать. Только представляю — и сперма закипает.

— Ну, ты и ублюдок!

Вырываюсь, дергаюсь в удушающих тисках, отчаянно стараюсь освободиться. Руки связаны за спиной, и это едва ли облегчает борьбу. Хотя и без ремня шансы на успех равны нулю.

Фон Вейганд гораздо сильнее.

— Продолжай, — насмешливо заключает он. — Мне нравится, как твоя попа умоляет, чтобы ее отымели. Изголодалась, так и тянется.

Я каменею изнутри.

Замираю, осознав, что в процессе напрасных попыток выбраться из ловушки, только нарываюсь сильнее.

Огромный раскаленный член упирается пониже поясницы.

— Нет, — нервно сглатываю. — Не надо.

— Скажи, чего ты боишься сильнее? Что не войду без смазки? — смеется, а после холодно прибавляет: — Или что наскучишь? Что наиграюсь и выброшу? Избавлюсь от мусора?

— Хватит. Прошу. Твоя шутка затянулась.

Тяжелая ладонь опускается на задницу с таким шлепком, что все предметы на столе вибрируют. И я не исключение.

— Остановись, — умоляю сдавленно. — Ты же любишь меня.

— Люблю, — хмыкает, притягивает за бедра. — И отлюблю. С оттяжкой. На всю длину.

— Пожалуйста, прекрати. Давай обсудим, поговорим.

— Я найду собеседника поинтереснее.

— Отпусти, — цежу сквозь зубы.

— Что нового ты можешь сказать? Что интересного? Чем еще с тобой заниматься? Ты годишься только для ебл*. Очень соблазнительно извиваешься, вертишься на члене. Течешь, изнываешь. Такая мягкая, податливая.

— Это просто слова, — как заведенная повторяю: — Просто слова.

— Учитывая разницу в нашем интеллектуальном уровне, трахать тебя все равно, что глумиться над животным.

Отрицательно мотаю головой, мелко дрожу.

— Нет. Извини, не лучшее сравнение. Разброс между нами гораздо серьезнее. Это как спускать в куклу. Дрочить игрушкой высокого качества, — его пальцы накрывают лоно, поглаживают. — Влажная, горячая. Но без мозгов. В башке совсем пусто.

— Ты… ты серьезно?

— А ты как думаешь? — спрашивает вкрадчиво.

— Лжешь, — выдаю сдавленно.

— Ты выбрала свою роль, — произносит ровно. — У вещей нет права голоса. Даже у самых любимых. А у тех, которые провинились, и подавно.

Он втаптывает меня в грязь. Слова ранят больнее ножа. И разве он не прав? Разве я не заслужила все эти оскорбления? Предательство дает индульгенцию на любые зверства.

Сдохнуть бы сейчас. Прямо под ним. Под жаром сильного тела.

Но достойна ли я настолько идеального наказания?

— Не могу иначе, — роняю тихо. — Должна разобраться.

Даже если разрушу все, чего мы достигли.

— Понимаю, — запечатлевает небрежный поцелуй на моем плече, а впечатление такое, будто выжигает клеймо. — Только это тебя не спасет.

Иногда молчание убивает. Мое молчание убивает нас обоих. Одним выстрелом.

— Проклятье, — гневно бросает фон Вейганд, добавляет несколько ругательств покрепче.

Трель мобильного отвлекает его, заставляет отложить экзекуцию. Не звонок. Сообщение.

— Как тебе? — спрашивает он. — Хороша?

Кладет телефон перед моим лицом.

Я не сразу понимаю, что вижу на экране. Изображение расплывается, ведь я беззвучно рыдаю, сама не осознаю, как истерика завладевает разумом. Однако картинка все же выстраивается.

— Кто она? — спрашиваю пораженно.

Сообщение оказывается с фотографией. Перед моим взором предстает неизвестная девушка. Худая, темноволосая. Черты лица не различить, ведь ее голова склонена вниз. Тем не менее, она кажется мне красивой. У нее длинная шея, острые плечи, ключицы выделяются. Вырез просторной футболки позволяет многое рассмотреть. К тому же, я замечаю шикарную грудь. Контуры явственно проступают через тонкий материал.

— Мой подарок.

Фон Вейганд убирает мобильный. А потом вдруг отстраняется, избавляет запястья от ремня.

— Одевайся и отправляйся вниз. Водитель отвезет тебя домой.