Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Какие зубы. Как у акулы. Наверное, ненастоящие. Вставные. Такие крепкие и ровные, прямо идеальные. Хотя оттенок натуральный, чуть желтоватый, совсем не смахивает на выбеленную металлокерамику. Или так задумано?

Я стараюсь отвлечься. Очень. Только не выходит. Я не могу отделаться от мысли о том, что такими зубами легко разодрать глотку. Без шуток. По-настоящему.

Есть люди, от которых моментально ощущаешь опасность.

— Tell me (Скажите мне), — роняю тихо. — What is going on? (Что происходит?)

Этот взгляд как нож.

Я даже чувствую ледяную сталь.

Я чувствую как лезвие скользит по взмокшей коже.

Семейная черта. Передается по наследству. Не иначе.

Разная форма глаз. Да и цвет абсолютно разный. Ничего похожего. Но выражение одно и то же. Не перепутаешь.

— Alex is gone (Алекс исчез), — говорит Вальтер Валленберг.

— What do you mean? (Что вы имеете ввиду?) — надеюсь на неправильный перевод.

— I mean exactly what I’ve said (Именно то, что сказал), — отвечает спокойно. — Nobody knows where he is. Nobody can reach him (Никто не знает, где он. Никто не может с ним связаться).

— But you… you should know (Но вы… вы должны знать), — запинаюсь.

— Not more than the rest (Не больше остальных), — смотрит на меня и как будто сканирует насквозь.

— No (Нет), — нервно мотаю головой. — I don’t believe you (Я вам не верю).

— Andrew gave me no details (Андрей не предоставил мне никаких деталей), — произносит ровно. — I only know Alex was going to visit lord Morton and that could take a couple of days (Я знаю только то, что Алекс собирался посетить лорда Мортона, и это могло занять пару дней).

Забавно.

Мне никогда не было холодно.

По-настоящему — не было.

Как сейчас — не было.

И не будет.

— Что вы… что, — осекаюсь. — Что?!

Стакан с водой выскальзывает из моих рук. Раздается звон разбитого стекла. Осколки разлетаются в разные стороны. Но я не обращаю на это никакого внимания. Не придаю этому никакого значения.

Зажимаю рот ладонью. Тошнота подкатывает к горлу.

— Вы… вы серьезно… так спокойно, — заставляю себя перейти на английский: — And you are not worried? Not at all? (И вы не волнуетесь? Совсем нет?)

— Even if I am (Даже если волнуюсь), — хмыкает. — What will it change? (Что это поменяет)?

— Sorry I don’t understand (Извините, я не понимаю), — бормочу сдавленно. — We should do something. You should do (Мы должны что-нибудь сделать. Вы должны сделать).

— What? (Что)? — спрашивает с усмешкой.

— Something (Что-нибудь), — повторяю с нажимом, истерично выдаю: — Anything (Что угодно)!

Абонент вне зоны доступа. Вне сети. Никакой возможности выйти на связь. Как же я раньше не догадалась. Как?!

Реакция Андрея. Подозрительное молчание. Тревога. Волнение. Все один к одному.

Идиотка.

Я ослепла.

Оглохла.

Я ничего не соображала.

Ничего.

Впрочем, как всегда.

Привычно.

Не ново.

Я поднимаюсь так резко, что стул отлетает с грохотом.

— He is at the island (Он на острове), — говорю и не узнаю свой собственный голос. — At that island (На том острове).

Бросаюсь к Валленбергу, хватаю его за пиджак.

— You should release him (Вы обязаны освободить его), — шепчу сбивчиво, кричу: — You must (Вы должны)!

Барон улыбается.

И убивает меня.

Режет.

Без оружия.

Хладнокровно.

— Nein (Нет), — чеканит в ответ. — Nie wieder (Никогда).

— Warum? (Почему?) — тоже перехожу на немецкий, однако на всякий случай добавляю и по-английски: — Why? (Почему?)

— Alex doesn’t need my assistance (Алекс не нуждается в моей помощи).

— Do you think… do you (Думаете… вы думаете), — замолкаю, но все же вынуждаю себя озвучить чудовищную мысль: — Is it too late? (Слишком поздно?)

— Morton is not the one who kills that fast (Мортон не из тех, кто убивает настолько быстро).

— Please (Пожалуйста), — судорожно сглатываю.

— Enough (Достаточно), — отрезает ледяным тоном.

Валленберг отстраняет меня.

Мягко, но твердо.

А я совсем не чувствую почву под ногами. Остаюсь без опоры. И срываюсь вниз. Падаю в бездну. Без надежды выбраться.

— Save him (Спасите его), — говорю я. — I beg you… please (Умоляю… пожалуйста).

— Don’t waste your tears (Не трать слезы попусту), — заявляет холодно. — My answer will stay the same (Мой ответ останется неизменным).

— But why? Do you hate him? (Но почему? Вы ненавидите его?) — из последних сил сдерживаю рвущиеся наружу рыдания. — He is your grandson. There is your blood in him. You can’t be so cruel (Он ваш внук. В нем течет ваша кровь. Вы не можете быть таким жестоким).

— Girl (Девочка), — усмехается. — What do you know about cruelty? (Что ты знаешь о жестокости?)

— Save him (Спасите его), — повторяю как заведенная. — Save him. I beg you (Спасите. Я умоляю).

— Right. There is my blood in him (Точно. В нем есть моя кровь), — спокойно продолжает Валленберг. — So he will succeed in anything (Поэтому он справится с чем угодно).

— But you… (Но вы…)

— If he has no guts to win than he sure as hell doesn’t deserve to stay alive (Если у него кишка тонка победить, дьявол, он не заслуживает жить), — говорит мрачно.

— What are you doing? (Что вы творите?)

— I believe in him (Я верю в него).

Боже мой, нет.

Господи.

Нет, нет, нет.