Плохие девочки не плачут. Книга 3

Бог. Дьявол. Нет. Просто человек. Единственный. Тот, без кого отказываюсь бродить по грешной земле. Тот, без кого не существую. Вообще. Никак. Ни при каких условиях.

Мужчина моей мечты. Сотканный из тьмы. Дикий. Неукротимый. Неудержимый. Шальной. Запрещенный законом во всех цивилизованных странах.

Герой. Героин. Агония в груди. Единица моего персонального безумия. Доза свинца в живую мишень между ребрами. Гребаная одержимость. Битая грань.

Ты.

Кумир моей темноты.

Так что потом? Взойдет солнце — исчезнешь. Рассвет сотрет твои следы. Сотрет мои шрамы. Разрушит нашу порочную магию.

Никогда. Не позволю. Не допущу. Удержу мгновение силой. Вырежу нашу историю глубоко внутри. На мясе. На костях. И даже глубже. Там, где живет душа.

Ты.

Один. Всегда. Везде. Навечно. На века.

Остальные — только тени. Дешевые копии. Подделки. Лживые и фальшивые. Бюджетные версии. Отблески истины. Заведомо провальные эксперименты.

Ты.

Правда.

Боль. Яд. Отрава. Кайф. Экстаз. Безудержный. Запредельный. Запретное откровение. То, ради чего стоит погибать. И выживать. Раз за разом. Теряя счет. Ныряя во мрак.

Ты.

Мой.

А я твоя.

Глупо бежать.

Бесполезно.

Это.

Не страсть. Не привычка. Не привязанность. Не похоть. Не голое притяжение тел, вдруг столкнувшихся по воле случая. Не проклятие. Не коварный план врагов. Не заговор.

Не дар. Не благословение небес. Даже не любовь.

Приговор.

Нож в горло. Острый клинок под ребра. Еще и еще. Лезвие за лезвием прямо в плоть. Безжалостно и беспощадно, вгрызаясь с утробным рычанием.

Намертво.

Дрожащие пальцы застывают на твоих губах. Перестаю ощущать собственное дыхание. Кровь леденеет в жилах.

— Убей меня, — требую. — Грубо. Нежно. Жестко. До спазмов. До судорог. Убей, прошу. Без жалости. Как тебе самому нравится. Ничего не скрывай. Не сдерживайся. Не заключай зверя в клетку.

В горящих черных глазах разверзается пекло. Холод отступает перед губительной силой пламени. Единственный взгляд опаляет, враз пробуждает дикий огонь под заледеневшей кожей.

— Убивай меня, пожалуйста, чаще, — продолжаю настойчиво. — Каждый день. Каждую ночь. Как угодно. Когда пожелаешь. До последнего вздоха. И даже дольше. Вечно. Чтоб я имя свое забывала. Чтобы предавала себя. Снова. Опять. Только в твоих руках.

Полные губы растягиваются в кривой ухмылке, обнажают хищный оскал изголодавшегося волка. Раскатистый рык вырывается из широкой, мощной груди, проносится сквозь мое тело, прокатывается по трепещущей плоти ударом грома.

— Ты, — выдает фон Вейганд и прерывается. — Ты…

— Невыносимая? — охотно подаю идею. — Непостижимая? Абсолютно обворожительная и неповторимая идиотка? Чокнутое создание, напрочь лишенное намеков на интеллект? Прекрасная леди, давно утратившая инстинкт самосохранения?

— Нет, — выдыхает отрывисто.

Его ухмылка становится шире. И опаснее во сто крат. Его губы оказываются так близко, что мое сердце дает перебой, замирает, сведенное тягучей судорогой.

Запрещенный прием. Продолжай.

— Ты ангел, — произносит он и почти дотрагивается ртом до покорно распахнутых уст, однако целовать не торопится, просто припечатывает тяжелым дыханием: — Дьяволов ангелок.

Я сгораю.

Резко и сразу. В пепел. Дотла.

От этого небрежного тона. От хриплого голоса, пробирающегося в натянутые до предела жилы. От дурманящей близости огромного мускулистого тела.

Маленькая девочка. Неразумная. Хрупкая. Наивная. Невинная. Неискушенная. Неопытная.

С кем посмела играть? Обломаешь зубы. И хребет заодно.

— Я тебя… — начинает и замолкает.

Губы в губы. Дыхание слито. Бой крови един. До тягучего водоворота, до одуревшего урагана, до буйства голодных стихий. Внутри. Застываем. Друг в друге.

Гад знает толк в пытках. Мастер своего дела. Прирожденный палач.

А я лишь жертва. Весь мир — алтарь.

— Убью? — дарю подсказку чуть слышно.

— Люблю, — бросает холодно и четко, будто жуткое ругательство, будто самое грязное и непристойное на свете слово. — До одури. До безумия. Как мальчишка. Как слюнявый дебил.

Не успеваю заорать. Дать волю разбушевавшимся эмоциям. Не успеваю осознать суть происшедшего. Ничего не удается. Не выходит.

Фон Вейганд затыкает мой рот поцелуем.

Врывается. Врезается. Вгрызается. Пронзает языком. Жестоко. Напористо. Отбирает волю к сопротивлению. Подчиняет. Порабощает. Поглощает. Пожирает так грубо и жадно, что я забываю дышать, теряю пульс, ускользаю из реальности. Отдаюсь его властным губам без малейшей попытки разорвать греховные цепи. Даже не пробую бороться за свободу. Сдаю врата крепости без боя.

Он убивает меня. Как обещал прежде. Выполняет мою собственную одержимую мольбу. Не дает никакого шанса на помилование. Сжигает. Испепеляет. Уничтожает. И тут же возрождает. Возвращает обратно.

Рай реален. Ад еще реальнее. А то, что творится между нами, — их вечное и порочное противостояние. Слияние. Обручение света и тьмы. Единство противоборствующих стихий. Жуткое. Восхитительное. Кровавое.

И вот.

Сияние. Ослепление. Онемение.