Плохие кошки

У Люси начались неприятности. Постоянные обмены сменами, которые она затевала, пытаясь подгадать свое присутствие к кончине очередного потенциального покойника, привлекли внимание старшей медсестры, и та сделала Люсе выговор. Об истинной причине обменов никто не знал: Люся каждый раз придумывала новую правдоподобную причину, но их количество в какой-то момент превзошло среднестатистическое и стало подозрительным. Старшая предположила наличие у Люси женатого любовника и попыталась вызвать ее на откровенный разговор, но девушка все отрицала. Хотя женатый любовник мог бы стать прекрасным алиби и полностью оправдать странное поведение в глазах старшей медсестры, питавшей слабость к адюльтерам и готовой все понять и простить в обмен на душещипательную любовную историю, Люся не могла себе этого позволить — она опасалась, что возможные слухи о ее распущенности дойдут до Виктора.

Она подкатила к одиннадцатой палате тележку с лекарствами и открыла дверь. Черный кот, лежавший на одеяле, метнулся в сторону, и Люся краем глаза уловила движение темной тени, но ее внимание отвлекла сухонькая старушка с клюкой, перехватившая ее у входа.

— Миленькая, скажи, что с Григорием?

Вкрадчивый тон не обманул девушку. Люся хорошо помнила эту вздорную пациентку со стомой из палаты напротив, которая непрерывно ворчала на персонал, ссорилась со всеми подряд и все время совала нос не в свои дела.

Она строго спросила старуху:

— Кем вы ему приходитесь?

Баба Люба замялась.

— Знакомый он мой, — немного подумала и добавила: — Приятель…

— Мы даем информацию о состоянии больных только прямым родственникам, — отрезала Люся. Она не собиралась подкармливать любопытство скучающей сплетницы и давать ей повод позлорадствовать. Ах, если бы она могла ответить так своей начальнице! «Я делюсь информацией о своей личной жизни только с близкими мне людьми! Все, что происходит со мной за стенами больницы, вас не касается!».

В тишине палаты сухой щелчок захлопнувшейся двери прозвучал неожиданно сильно, и Люся вздрогнула. Здесь, возле койки больного, Люсина решимость ослабла, и она стояла, глядя на грудную клетку пациента, которая размеренно поднималась и опускалась с едва слышным шорохом на матовые гофрированные трубки, тянущиеся к маленькому прибору искусственной вентиляции на тумбочке у кровати. Тихо попискивал монитор, рисуя на черном фоне зеленые графики комплексов сердечной активности. Дни старика были сочтены — от внутрибольничной инфекции он подхватил двухстороннюю пневмонию с осложнениями и мог умереть в любую минуту, но никто точно не мог сказать, сколько он еще протянет.

Вчера пациента интубировали, и Люся уже поменяла дневную смену на вечернюю, пытаясь подгадать свое дежурство к моменту его смерти. Но часы ее дежурства истекали, и медсестра, как коршун, в полной готовности кружила вокруг умирающего, а долгожданная агония все не наступала И Люся решилась немного ускорить неизбежное, избавив старика от ненужных мучений.

Она закрыла за собой дверь на защелку, достала из нижнего ящика тележки сумку с фотографическим оборудованием, развернула треногу и установила фотоаппарат на штатив прямо напротив кровати. Выдернула вилку прибора искусственного дыхания из розетки и замерла, глядя в окно поверх голых черных деревьев в серое низкое небо. За каждым ее движением пристальным недобрым взглядом наблюдал забившийся под соседнюю пустую кровать кот.

Подростков обычно госпитализировали в детское хирургическое отделение, но в детском мест не было, состояние мальчика было тяжелое, и профессор Попсуйшапка распорядился временно положить десятилетнего Артура во взрослое отделение. Дома оставались еще двое младших детей, и мать с отцом дежурили возле кровати сына по очереди, каждый по нескольку дней. Болезнь настигла Артура внезапно и не успела наложить на его характер заметного отпечатка. Артур оставался обычным мальчишкой, подвижным и шаловливым, и лежать в кровати целыми днями ему было непривычно и тяжело. Развлечений в больнице было немного, читать Артур не любил, и ему оставалось только смотреть специально купленный родителями для больницы маленький телевизор да играть с котом.

К обеду первого дня кот играл с бумажным бантиком на веревочке и по команде приносил мальчику брошенную на пол деревянную палочку. Артур назвал кота Паровозом. Во время обхода Паровоз прятался под одеялом, а в остальное время персонал старательно не замечал шум, крики: «Паровоз! Ко мне! Апорт!» и заливистый хохот, раздающийся из палаты. Дружба мальчика с котом очень не нравилась бабе Любе, и она попыталась поделиться подозрениями с родителями Артура, рассказав им про две предыдущие жертвы Паровоза, но если мать мальчика хотя бы выслушала бабку, пряча смешинки в глазах, и вежливо поблагодарила, то отец Артура расхохотался ей в лицо.

Баба Люба смертельно обиделась и в очередной раз пообещала себе не вмешиваться в чужие дела.