Плохие люди

— Что ж, вот и познакомились, мессир Мармот! — с этими словами Бертран обозначил глубокий, насколько получилось у сидячего, и замедленный поклон. Медленный, чтобы не прибили охранники, ошибочно истолковав.

— Я так понимаю, что за мной промашка, величиной с телегу навоза, — рассудил вслух Бертран. Все то же жопное знанье подсказывало, что для выживания требуется чем-то удивить собеседника. А что может быть удивительнее для человека, одетого и надушенного, как ебанная благородная падла, чем быдлячья морда, рассуждающая о высоком и сложном? Главное — не заикнуться от леденящего страха, не пустить петуха осишим горлом…

— Не без того, — согласился мессир, по-прежнему сверля Бертрана немигающим взглядом.

— Как говаривал однажды бродячий поп, что на дудке играл, пока спьяну в канаве не утонул, любой грех можно исправить. Или хотя бы покаяться.

Суи все так же медленно, почтительно сложил руки, будто в церкви.

— Если мой из первых… то… это…

Тут язык, уставший от сплетения хитрых слов, отказал хозяину. Суи с ужасом понял, что понятия не имеет, как дальше вывернуть разговор и красиво пообещать все загладить. Мгновения уходили в такт бешено стучавшему сердцу, мессир ждал, приподняв брови, Бертран потел как на покосе под жарким солнцем и понимал, что ему, собственно, пиздец.

Мужчина вдруг совершенно несолидно хихикнул и отвесил косноязычному больнючий щелбан по носу — аж до слез. Суи хватило ума и выдержки только моргнуть, не пытаясь откинуть голову.

— Хорошая попытка, — доверительно сообщил Мармот. — Не лучшая, прямо скажем, до философической беседы тебе как до пятого королевства. Но хоть какое-то разнообразие. А то все выть начинают, детками голодными жалобятся или сразу под себя ходят.

— И помогает? — вырвалось у Бертрана само по себе, будто черти в зад кольнули. Стремясь как-то загладить, Суи проблеял вдогонку. — Меэ-э-эссир…

— Нет, — пожал плечами собеседник. — Слова и дерьмо суть товар бесполезный. И для тебя, щегол, я милостивый мессир Мармот, и никак иначе.

— Милостивый мессир Мармот, — послушно повторил Бертран, всячески показывая, что все понимает наивернейшим образом. С опозданием он понял, что «всемилостивейший» прозвучало бы еще лучше, ну, бывает, оговорился по случайности, а человеку приятно. Но чего уж теперь пердячий пар ситом ловить…

— Ты, дружище, тупой как три горца сразу, — все так же рассудительно продолжил милостивый мессир. — Вот скажи, в свинарнике, откуда ты выполз, бывает так, чтобы лежит что-нибудь полезное, да притом ничье? Кроме свинского дерьма, которое, впрочем, тоже куда-то пригождается. Наверное.

Бертран честно и напряженно подумал, ища в словах мессира высокий и глубокий смысл, коий следует раскопать, будто грибы в навозной куче. Не нашел и ответил как есть:

— Нет. А свинское дерьмо идет в землю, удобряет. Но надо не слишком много валить, чтобы не пережечь землю…

— Ваши сельские шалости мне безразличны, — назидательно сказал Мармот. — Главное, что ты ухватил суть. Так скажи, баранья башка, отчего же ты решил, что в городе как-то иначе устроено, чем в твоем свинарнике? И если бредет по улице кошель на двух ножках, то он твой, а не чей положено кошель?

— Бес попутал, — прошептал Бертран, помолчал несколько мгновений и добавил. — Непривычный я к городской жизни…

Хотелось еще добавить «простите, я больше не буду!» да еще стукнуться лбом о стол, но жопа в очередной раз подсказала хозяину, что это лишнее.

— Я же говорю, тупой, — подвел итог Мармот. — Однако… — он сделал долгую паузу. — Не безнадежный. Что ж, собирайся, прогуляемся.

Мессир легко поднялся, повернувшись к Ликсу, который старательно делал вид, что его тут нет, деловито спросил:

- Вы с гостем в расчете?

— В полном, — пискнул Ржавый, старательно глядя в пол, чтобы ненароком не увидеть что-нибудь вредное для глаз и прочего здоровья.

— Вот и чудесно, — хлопнул Мармот кабатчика по плечу, — а то он сюда вряд ли вернется.

Ржавый промолчал.

По лестнице Бертрана поднимали — ноги сами не шли. К сожалению, особого труда громилам это не составило. Суи решил, что если ему повезет, то он начнет жрать раза в два больше. Чтобы весить как настоящий мужчина, а не тощий барашек…

Бертран первый раз в жизни ехал как настоящий боном — в карете. В полной мере насладиться происходящим не получалось — мешали печальные мысли касательно будущего.

Попытка уточнить у сопровождающих, что его ждет, успеха не принесла. В ответ больно и обидно сунули в ухо кулаком и намекнули, что тот, кто раскрывает рот без спроса, живет совсем неприлично короткий срок. Еще и без языка и с раскрошенными зубами.

Пришлось заткнуться.