Плохие люди

— Не знаю, — покачал головой Дудочник, потер кадык, — наверное, как отрубить. Вряд ли в ратуше лежит колода с топором, чтобы подравнивать.

— Плохо ты, брат, судейских знаешь! — фыркнул Анри. — Они еще и побрить заставят, мол, чтобы сходство проверить. Тех волос-то, а все казне сбережение!

Дудочник пуще прежнего взлохматил шевелюру:

- Короче говоря, не знаю я.

— Вот что медью, — протянул Бертран, — это вот прям обидно даже. Мы, понимаешь, без передышки с весны трудимся в поте лица. Кровь вытереть не успеваем, а всего лишь серебром иль медью. Лучше бы золотом!

— Может, и подняли уже, — почал плечами стрелок, — я за новостями как-то не слежу.

— Вот и узнаем, — хищно оскалился Суи.

Беременные затяжным ливнем тучи, всю дорогу нависали над головами, застревали в вершинах деревьев, утыкались в холмы. Блуждали стадом коров, оставшихся без пастуха.

Но какой-то из святых все же умолил Пантократора о толике милости к невезучей компании. И первые тяжелые капли грянули о землю лишь в тот миг, когда Бертран шагнул в протопленное нутро придорожного кабака. Тем, кто шел следом, повезло куда меньше. Дождь, хлынувший как из трех ведер сразу, успел вымочить даже за те краткие мгновения промедления на пороге.

Командира чуть не сбили с ног, кубарем прокатившись по заведению. Остановились только у стойки. Заведение пустовало, потому что вечер пока не наступил и, следовательно, время честному люду отдохнуть, то есть напиться до бесчувствия, еще не пришло. Кабатчик внимательно посмотрел на гостей, от которых повалил пар. И выставил зеленую пузатую бутылку. К ней добавил четыре невысокие, но широкие чашки из мятого олова — вместительные, хоть карликов супом корми. И тарелку с солеными орешками, похожими на желуди, только помельче, а также ломтями соленой репы, столь тонкими, что можно было на просвет глядеть.

— Вяленины не ждите, — буркнул кабатчик в ответ на злобные взгляды, — мяса нынче недовоз. Похлебка из требухи после заката будет. Комната ваша будет на втором этаже. С лестницы не падать, по углам и в окно не ссать. Горшок для оправки под лестницей.

И ушел, спиной и затылком выражая негодование к бродягам, забывшим каноны святой веры.

— И как тут не бухать-то? — с мукой в голосе произнес Дудочник и схватился за бутылку. — Нас же за пидорасов каких-то держат, а не приличных людей. Недовоз у него… Я ж отсюда чую, как из подвала окороком несет да ветчинкой! Хоть бы краюху предложил, хотя бы три корочки черствого хлеба!

— Четыре, — поправил Анри, на всякий случай, посчитав пальцы.

— Не увлекаемся, — твердо заявил Бертран, и тут же схватился за наполненную мутной жидкостью плошку.

— Ага, — дружно поддержало сообщество.

Первая пролетела раскаленным ежом, ободрала и тут же ожгла рот и глотку. Низовым пожаром опалила брюхо. Прямо скажем, не вино, тут штука позабористее! Бертран, ошалевший с отвычки, накидал полный рот орешков. Грыз с треском, словно гиена, добравшаяся до медвежьего хребта.

Пока командир пучил глаза и давился солью, Дудочник отведал репы и набулькал следующую порцию. Эта пролетела уже не в пример легче, враз потушив огонь, взамен принеся спокойствие и умиротворение.

Вот так и спиваются, подумал с легкой грустью Бертран. Но не огорчился — для вдумчивой пьянки свободных денег не было, а вытаскивать на свет могильное золото посреди кабака…

Суи потряс мгновенно отяжелевшей головой. Ему в руку сунули третью мисочку.

— Может, хватит? — попытался он восстановить порядок, однако порозовевшая и «тепленькая» компания уже гнула пальцы перед кабатчиком, заказывая всякое.

Бертран ди Суи из Суры хоть и был уже отъявленным поганцем и матерым убийцей, особого жизненного опыта не имел и потому являлся сущим дитем во многих отношениях. В том числе и касательно потребления «воды храбрости». На деревне пьют по-скотски, меры не зная, но если пересчитать на месяцы и годы, то потребляют не так уж много, винишко-то денег стоит. Поэтому Суи не знал главного правила пьянства, кое гласит, что как бы соратники ни клялись, что денег не просто нет, а нет совсем, стоит опустеть первой бутылке и на продолжение монеты всегда найдутся, хоть из воздуха, а сами собой появятся. И столько, что пьянка естественным образом переходит в безобразный загул (что нехорошо, однако приемлемо и традиционно, как же мужчине да не опрокинуть стаканчик-другой, спрашиваю я вас⁈), а тот, в свою очередь, превращается в полное непотребство… У коего завершений может быть удивительно много и ни одного хорошего.