Плохие люди

Проломились сквозь заросли, обильно росшие на обочине. Дальше росло пореже — словно лес стягивался, уплотнялся вокруг рассекающей его дороги.

Сразу за березняком, светлым и прозрачным, пошли елки. Сперва низенькая поросль — и до пояса не дотягивались колючие вершинки, потом сразу великаны — ствол и вдвоем не обхватишь. Руфер предлагал устроиться прямо под мохнатыми лапами. Небо чистое, дождя не будет, да и любой ветер утонет в густоте, не пробьется.

Но удачно подвернулся выворотень. Старый, прошлого года — все корни сухие, земля осыпалась. Обошлись без костра — пожевали на скорую руку, что попало из пустеющего мешка, да попадали, кто где сидел.

Бертран спал без снов — будто провалился в черную глубокую яму.

Проснулся от возни рядом. Открыл глаза. В испуге вскочил, схватившись за топор — с оружием он не расставался ни на миг, перед сном положив под себя. В свете звезд все было видно как днем. А может и лучше.

Хутней сидел на лежащем на спине Руфере, и медленно перепиливал тому горло своим ублюдским обломком ножа. Кровь хлестала из шейной жилы. Убийца работал одной рукой, второй закрывал жертве глаза, вжимая затылок в землю. Руфер хрипел, бился, но с каждым мгновением его движения становились все слабее. По всему телу пробежала мелкая, но частая дрожь, чуть не сбросившая Хунтея наземь. Руфер вытянулся и обмяк.

Хунтей медленно поднял взгляд на Бертрана. Ухмылка на окровавленном лице выглядела так жутко, что Суи побоялся напрудить в портки.

— И за что ты его? — Бертран ткнул топорищем в сторону убитого грамотея.

Убийца пожал плечами, начал подниматься с трупа, отряхиваясь от крови.

— Веришь — достал до самых печенок. Нудит и нудит. И не выгонишь, жалко ведь.

— А убить, значит, не жалко?

— Мучительства меньше, раз и все, — Хунтей начал неловко вытирать недомеч о штаны мертвеца, — а то ходил бы, нудил. Еще б людоловы поймали. А людоловы таких вот в задницу ебут! Даже без мыла!

— Не вышло у тебя «раз и все», — укорил Суи, — и меня разбудил. Нехорошо, в общем, вышло. И залил все, как на бойне.

Хунтей снова заулыбался, воткнул грязный — так и не оттер пятна, даже в звездном свете видны — нож в землю, начал ощупывать тряпье Руфера. Бертран молча стоял рядом. Он не знал, что делать.

Убийца нашарил в лохмотьях несколько монеток, начал раскладывать на ладони, перебирая кривым пальцем. Радостно загыгыкав, ссыпал за пазуху.

— Умник, бля, еще и крыса! У него денег было — ебать мой хуй! А все жалился, что ни грошика! А тут, гля, копа с мелочью! Ууу, крысюк!

Хунтей, не сдержав негодования, изо всех сил пнул убитого. Чуть не упал, поскользнувшись на крови. Пнул еще раз.

— Ты его и так уже зарезал, — хмыкнул Бертран, — поздно ребра ломать.

— Ничо, пойдет, — просипел мечник и повернулся к Суи, — думал, ты тупой селюк, кинешься защищать, не по-божески, мол, все такое.

— Плохо ты, брат, селюков знаешь, — покачал головой Бертран. — Мы умные. Иногда даже слишком. Только никому об этом не рассказываем.

— Ну! — радостно произнес Хунтей. — А ты ничо так, духовитый! Я ведь сразу понял, что ты четкий, по жизни ровный! Как я! — он похлопал себя по груди ладонью. — А такие, должны по жизни вместе идти! Брат за брата — это свято!

Бертран кивал в такт сбивчивому тарахтению. Хунтей же, разошелся не на шутку, озвучивая столь грандиозные планы на будущее, что и Старый Император бы не погнушался таким размахом. По всему выходило, что главное, добраться до Таилиса. А там жизнь так резво рванет вверх, что только успевай новые мешки подставлять под безанты с фениксами старой чеканки! Что это за монеты Бертарн понятия не имел, ему и серебрушка, обычный грошик, была за счастье, видывать кое доводилось нечасто. На деревне деньги не в ходу ибо мало их, в основном обмен. Товар на товар или на домотканые холстины, которые вместо монеток. Но звучало очень красиво, по-богатому. Беза-а-ант… говоришь — а в ушах прямо звенит грядущее богатство. Интересно, насколько это больше того серебра, что досталось в наследство от старосты? В дюжину раз? В две?

Наконец, утомившись болтать, Хунтей завалился спать. Но еще долго бормотал во сне и размахивал руками.

Бертран засыпать не рискнул. Причин было множество. С одной стороны, как он не раз слышал, на свежую кровь любят приходить не только мелкие и крупные хищники, но также слетается нечисть и нежить, благо до Пустошей, где им самое раздолье, меньше десяти пеших переходов. Для какой-нибудь безумной твари — вообще не расстояние. Пробежит за пару ночей, разбрасывая пену с пасти…

С другой стороны, стоило только опустить веки, как перед глазами вставала страшная картина — хрипящий от боли и ужаса Руфер и Хунтей, скалящийся, как самый настоящий выходец из Пустошей. И пилящий, пилящий глотку тупым обломком.