Плохие мальчики не влюбляются

Беру поднос становлюсь рядом. Дина растерянно оглядывает шведский стол. Я бы даже сказал — испуганно.

— Сырный суп по-французски, с шампиньонами и копченой курочкой, уха с лососем, солянка с маслинами… — перечисляет ей девушка на раздаче.

— Мм… — растерянно хлопает глазами Царева, сглатывая.

— Сырный, — подсказываю я ей. — И мне.

— Ладно, пусть будет сырный.

— Салаты: греческий, цезарь с креветкой, панцанелла, фунчоза с овощами?

— Цезарь.

— На второе…

— О, нет, спасибо! Этого достаточно.

Уходит с подносом.

Беру двойную порцию острых сухариков и соуса, которые она забыла к супу.

Я же, как бы, ангел-хранитель. Надо же хоть иллюзию заботы создать. А то Ася будет придираться.

Ты оправдываешься перед собой? Да ладно? Причем тут Ася, вообще? Что зазорного в том, чтобы проявить внимание к девчонке?

Это «девчонка» выстрелила мне в лицо. Я не хочу проявлять к ней внимание, она шибанутая.

А как же Воронин?

Это — другое. Реверанс в сторону ее эстетического «perfect». Пусть Воронину не обломится. Он все равно не оценит уникальности.

Дина медленно идет с подносом, столики заняты. Пустых нет. На нее недоброжелательно поглядывают, намекая, что присоединяться не стоит. кто-то демонстративно переставляет на пустой стул сумку, кто-то задвигает его.

Да-а-а… У нас так.

А в самом конце столик для «черни». Но и «чернь» у нас не сказать, что доброжелательная. Поэтому, многие девочки из «люмпена» кушают в диетическом зале. Там свободнее.

Неожиданно Воронин отодвигает пустой стул, перекрывая Царевой проход.

— Присаживайся.

Черт!

Отказываюсь от намерения сесть за сдвинутые столики кикеров в углу. И сажусь третьим к Царевой и Воронину.

— Приятного аппетита.

— Дагер, Du störst mich.[1]

— Das Leben ist keine leichte Sache[2], Паша, — нахально улыбаюсь ему я.

— Если вы думаете, что это выглядит достойнее, чем шептаться при мне, спешу вас огорчить, полиглоты. Такой же махровый моветон!

Да. Царева не Ася, ее не смутишь. Но в целом, она, конечно же, права! Махровее некуда.

— Ты забыла кое-что, — перевожу тему.

Ставлю ей на поднос соус с зеленью и пиалу с сухариками.

— Оу…

— «Спасибо, Рафаэль, ты так любезен!» — играю ей бровями.

— А это «желание» или акт доброй воли? — уточняет она, пытливо прищуриваясь.

А я не знаю!

Порыв был мой, оправдание его — желание, загаданное Асей.

— Так «спасибо» или не «спасибо»?

— Сложно сказать, — честно признаюсь я.

— Тогда и я повременю.

Нюхает сухари, так словно это французские брендовые духи или коллекционное вино, и она хочет разложить букет на детали. Высыпает сухарики в суп. Перемешивает. Съедает ложку.

— Мммм! — закатывает от удовольствия глаза. И таким же елейным кайфующим голосом добавляет:

— Как же я вас всех ненавижу!

— Что? — удивленно смеется Воронин. — Кого это — всех?

— Всех, кто может есть все, что ему захочется.

— Красота требует жертв? — оглядывает ее Воронин.

— Скорее — спорт.

Задумавшись, наблюдаю, как она съедает несколько ложек бульона, игнорируя сухарики. И со вздохом сожаления отодвигает от себя чашку. Из салата съедает креветки и зелень, аккуратно соскребая сверху вилкой соус, сухарики и сыр в сторону.

Облизываясь, довольно откидывается на спинку.

— В соседнем зале лайт-фитнес меню, — подсказываю я. — Все обезжирено, везде сахарозаменитель.

— А я не хочу лайт-фитнес. Я хочу человеческой еды!

— Три ложки?

— Хотя бы.

Динка бледная, скуластая, глаза горят и капельку слезятся, как у лани. Такая «модельная» внеха сейчас в тренде, в минус от нормы веса. И за ней гонятся девушки, накачивая гелем скулы и удаляя комки Биша.

Но… Я ловлю себя на ощущении, что мне хочется накормить ее, а не любоваться на изможденное лицо. Внутри рождается предвкушение от какого-то совершенно нового чувства, связанного с этим желанием.

И я решаю поисследовать это.

— Если уж нарушать правила, так с оттяжечкой, Царева.

Переставляю на ее поднос свой десерт.

— Попробуй. Это тирамису с бананом.

— Мой десерт может оказаться вкуснее! — переставляет ей свой десерт и Паша. — Фисташковая пахлава.

— Оооо, — с ужасом взирает Динка на розетки со сладостями. — Демоны-искусители!

— Я бы попросил! — возмущаюсь. — Я в другой должности.

— Пробуй, Дина, — требует Воронин.

Динка берет вилку. Качая головой, откладывает в сторону.

— Царева, давай… Ты же анархист! К черту правила. Ешь, — подзуживаю ее.

Пытается отодвинуть стул, но мы одновременно удерживаем его за спинку.

— Ты хотела нормальной еды, нет?

— Я сыта.

— Не смеши меня! Что будет, если ты попробуешь?

— Горе горькое будет! — злится Дина. — Вдруг мне понравится?

— Ну и отлично.

— Отлично — любить что-то и не иметь возможности обладать этим?

Нет, это не «отлично». Это грусть, тоска.

— У тебя скоро соревнования? — интересуется Воронин.

— Олимпиада. Но я еще не решила.

Расставляет десерты нам обратно.

— Чем тебя кормить завтра на свидании и ума не приложу! — играет ей бровями.

— Это не свидание, Воронин.

Забирает свой поднос и сбегает.

— Шиза… — закатывает он глаза. — Так ограничивать себя!

— Вы куда-то идете?

— Напомни-ка, а как это тебя касается, Раф? Ты — ее парень?

— Боже упаси!

— А чего нянчишься?