Плохие мальчики не влюбляются

Как воспринимать после этого экзерсиса других людей, если у тебя есть некое мерило? А ты даже не можешь понять в силу возраста, что мерить этим мерилом, но… Оно впечатлило. И все остальное вокруг — как манекены, неспособные на поступки.

Мой психоаналитик бы сказал, что я вытеснил этот опыт. Так и есть, да. Я до этого момента не помнил даже деталей, наверное. Ну а как с ним дальше жить? Жевать постоянно? Это слишком уничижительно. А мне нравится быть классным…

— Мне было тринадцать. Я понятия не имел, что надо делать с шизанутыми девочками! Ясно тебе! — повышаю я голос. — Ты сама это все замутила!

— Какой же ты бесчувственный придурок, Раф, — вздыхает Ася. — Обрезать девочке волосы в тринадцать — это даже хуже, чем твой пикап! Так тебе и надо.

— Ну да…

Сползаю, ложась на спину. Сдергивая рюкзак, и вытирая мокрые щеки Ася уходит. Мы остаемся с Диной вдвоем. Обнимая себя за колени, смотрит Асе вслед.

— Довольна?

— Нормально, — пожимает плечами.

— Нахрен я это все затеял, напомни?

— Извиниться хотел.

— Расхотел…

Аккуратно сгребая ее светлую гриву на затылке, силой укладываю к себе головой на живот. Меня немного успокаивает эта близость.

Смотрим в серое небо. Пасмурно, тучи клубятся. Пульс колотится.

Динка, вытянув руку вверх, пальцем обводит клубящиеся тучи. Пальцами веду по ее лицу. Щеки мокрые, губы улыбаются.

— Господи… Какая же ты дура… — еле ворочаю я языком. — Свалилась на мою голову… Как ты меня достала… Когда ты уже свалишь… На свою олимпиаду.

— Ладно. Так и быть. Прощаю тебя мерзавец.

— Спасибо.

— Но — не приближайся.

— Легко.

Теперь ведь должно быть легко, да?

Глава 24. Уважительная причина

Рафаэль

Стуча мячами об пол спортзала, обсуждаем уже законченную игру. Выиграли…

Отправляю трехочковый в корзину. Прокатившись по ее кольцу, мяч проваливается. Я этого уже не вижу, просто знаю, что забил.

Мой взгляд скользит по трибунам. Рита, Яна, Ася… Дины нет.

Черлидерши виснут на некоторых парнях. Остальные демонстрируют растяжку и другие фокусы. Это впечатляюще, но не изящно. Короче, не Динка.

У меня рекорд, я вторые сутки не приближаюсь к ней, не общаюсь. Но каждое мгновение мой внутренний радар пытается отыскать ее. В районе солнечного сплетения — тянущий вниз камень. Это мучительно.

Мне сложно чем-то заниматься, хочется лечь, закрыть глаза. Но спать тоже не могу. Коматоз какой-то вместо сна. Чувствую легкую лихорадку. Горю…

Каждый раз, когда звучит ее имя, я словно просыпаюсь от своего коматоза. И чем сильнее меня накрывает, тем сильнее я сопротивляюсь. Почему? Потому что это покушение на мою свободу, это рейдерство!. А я против.

И мне так много надо и ничего не надо одновременно. Я не могу договориться с собой. Хочу, чтобы это просто рассосалось! Но мои эмоции прилипли намертво к Динке, черт их возьми.

Даже игра не влила нужной порции адреналина, чтобы словить хоть какой-то кайф. Так…

Отбираю у Сэма мяч и снова отправляю в корзину. И опять забиваю. Я — мастер трехочковых. А вот атака и близкий контакт — не мое. Не люблю возню. Забираю последний мяч у Паши, забрасываю и его. Залетает не коснувшись бортов. Девчонки хлопают. Отвешиваю им шутливый поклон.

Дина не пришла поддержать нас. Нет, эта игра ничего не значит для меня, так развлекалово. Но она ничего и не значит для кикеров. Однако, их девочки здесь.

Бинго, Рафаэль. Потому что они «их». Но, ведь, конфликт закрыт, могла бы просто по-дружески.

Ну, хватит уже! Раздражаюсь на себя. «Умерла, так умерла». Что тебе надо то от нее?

А я не знаю, что мне надо. Мне просто вдруг стало нахрен ничего не надо. И этот долбанный изматывающий радар в груди…

Вчера вечером и сегодня ее не было даже в столовой. А последний раз, когда была, села не к нам, а к Воронину.

Почему?

Я чувствую — почему. Но сформулировать не получается. Это сложно. Динка сложная. И мы снова выясняем у кого из нас круче Фаберже. Походу, я опять проигрываю. Но я не знаю, как в этой ситуации выиграть. И пока не определился, заставляю себя врастать в пол каждый раз, когда есть возможность подойти к ней или заговорить.

— Паш, — подходит один из золотых, снижает голос и многозначительно играет бровями: — Там Царева безутешно рыдает… Сделай уже нам выигрыш. Чего вы расслабились-то? — переводит взгляд на меня. — Скучно!

В смысле — рыдает?

Застываю.

— Где? — замирает Пашин взгляд.

— На скамейке, за административным.

— А что случилось?

— А я не спрашивал. Сорвись, утешь!

Первый мой рефлекс — сорваться самому. Ну, потому что «рыдает», а это, я не знаю, руку ей оторвало, что ли? Что должно случится, чтобы рыдала Царева?

Адреналин неожиданно обрушивается на меня, разгоняя сердце. Зашибись… И только протест к этой своей новой зависимости заставляет меня опять удержаться на месте.

Второй порыв — просить Асю и девочек, чтобы они нашли ее, и…

Но это не есть хорошо тоже, каждый раз эксплуатировать их. Они не откажут. Но это ложь самому себе. Потребность вмешаться — она же моя.

Смотрю в удаляющуюся в сторону раздевалки спины Воронина. Сэм толкает в плечо.

— Не тупи.

— А если я не хочу?