Плохие привычки

— Мне всегда задают три вопроса: почему я в армии, сколько мне лет и отчего у меня волосы на груди окрасились. Начну с последнего: волосы у меня на груди окрасились, потому что я пролил на них ракетный окислитель. Лет мне двадцать девять, скоро юбилей. А в армии я потому, что меня жена с тещей хотели в сумасшедший дом отдать — за убеждения. …Видишь суслика?

— Нет.

— И я не вижу. А он есть!

Из х/ф «ДМБ» (2000)

Однако выделение холодного и липкого пота прекратилось через несколько секунд: сероглазка, которой я был обязан теплотой своего кресла, собралась выходить. И поставила водителя в известность об этом точно таким же голосом, которым мне только что предложил себя справа сидящий дедушка. Фраза «Остановите на следующей, пожалуйста!» звучала не так сексуально, как то, что услышал я чуть раньше. Но голоса были определенно одинаковыми. У меня сразу же отлегло от сердца, хотя ничего понятно не было. «Но по крайней мере старичка реабилитировал», — думал я, выходя на следующей остановке.

Проходившая мимо женщина одарила мое обоняние ярким цветочным ароматом, который почему-то тут же пропал. Хотя, если судить по интенсивности парфюмерного облака, запах должен был сопровождать меня до самого входа в здание — именно оттуда женщина появилась. Зато в руке я явственно ощутил дефектное покрытие поручня из маршрутки. Даже на ладонь взглянул — не оторвал ли я в самом деле эту держалку. На память или по рассеянности…

На работу из нашего отдела уже пришли оклемавшийся Мишка и, судя по всему, вернувшийся из командировки Шлямбур. Хоть Шлепковского и не было нигде видно, но на столе рядом с его компом дымилась чашка кофе. Я поздоровался.

— Что-то вид у тебя какой-то странный, — глядя поверх очков, произнес Мишка, развалившийся в офисном кресле, и, оттолкнувшись ногой, отъехал на нем к своему монитору: — Ты получил предложение руки и сердца от Анджелины Джоли?

— С бо́льшим желанием я бы просто подружился. Причем не с Анджелиной, со своей головой, — я был торжественно печален, словно гот в канун Хэллоуина.

Длинноволосый Мишка повернулся ко мне. Взглянул поверх тонкой металлической оправы на короткий ежик моих волос и утешил:

— Не, твоейная голова с тобой дружить не будет. За такую прическу, что ты ей купил, я бы с тобой разговаривать перестал, не то что дружить. И парочку припадков с последующей амнезией организовал бы, так сказать, в назидание.

Он мечтательно закинул ногу на ногу и с легкой улыбкой, театрально взмахнул рукой:

— Представляешь, заявляешься ты каким-нибудь погожим четвергом на работу, а озабоченные сослуживцы интересуются, откуда у тебя деньги на такие дорогие наркотики. Ибо ты вчера, как оказывается, украл любимый дырокол главного бухгалтера, помочился в лифте на камеру наблюдения в потолке и, полакав водицы из аквариума, соблазнил фикус в вестибюле. Причем во время всех этих безобразий ты иногда поглядывал куда-то в сторону, хитро туда же щурился и, прикладывая руку к уху, произносил: «Будет сделано, Сатана!»

— Представляю… А ты считаешь, это было бы очень плохо для меня? — я выглядел, как анонимный сумасшедший, впервые присутствующий на одноименном заседании.

— Ну, если бы ты впоследствии на фикусе женился… — Мишка все с большим интересом рассматривал меня. Особенный интерес у него вызвала моя грязная обувь — такого раньше точно не бывало.

— Да нет, я про голоса…

— То есть твоя голова все-таки сделала это, — печально подытожил он. — А кто бы мог подумать — все считали ее типичной серой мышкой: тихой, слабохарактерной и неавантюрной… А она раз — и бомбой в царя…

— Мышка… тьфу, Мишка, что тебе известно о слуховых галлюцинациях? — я пытался войти в рациональную колею.

— Ну, вопрос, конечно, интересный, — насмешник крутился на кресле то влево, то вправо, отталкиваясь ногами от зеленого линолеума. У меня, например, бывают иногда голосовые глюки на вторые или третьи сутки без сна — обычно звучит что-нибудь фоновое. Песни там какие-нибудь «Dire Straits» или просто неразборчивый треп — будто в коридоре кто-то общается. Слов практически не разобрать, просто ясно, что это люди говорят. Но это и не глюки, наверное, а так — белый шум от усталости.

Как-то раз я ответил Кешке на вопрос, о котором он подумал, но сказать не успел. Когда пиво пить ходили к «Рыцарю». Он потом пялился на меня весь вечер, как на Мессинга. Хотя вопрос его какой-то простой был — ну, не очевидный и единственно возможный, но довольно простой. Это, наверное, не то? — он пожевал пухлую нижнюю губу и опять блеснул чертиком в карих глазах поверх очков:

— Скажи честно, к тебе пришел голос и попросил, чтобы ты сознался в убийстве Кеннеди?