Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

И именно для этого, а вовсе не для того, чтобы поиметь малую на столе в окружении пробирки, отрезаю нас сейчас от всех посторонних захлопнувшейся дверью. Ну и для надёжности опускаю жалюзи на матовом стекле. Мог бы, и на ключ запер, но ключа, увы, нет.

– Нельзя как-то поаккуратнее? Вежливо там попросить, ― заправляя вылезший из юбки край рубашки, недовольно замечает Алиса.

Даже не орёт. Какая умная девочка.

– А ты бы пошла, вежливо-то?

– Как знать. Уже не проверим. Чего надо?

– Не злись.

– Не злюсь. Так чего надо?

– Сказать же: надо, чтоб ты не злилась.

На меня скептически вскидывают глаза. Она снова в линзах. Жаль.

– Это шутка?

– Я похож на шутника?

– Не очень.

– Ну вот. Значит, не шучу.

– Эм… Ну окей. Не злюсь. Я свободна?

Подпираю дверь ногой, не давая ей выйти. А то уже за ручку взялась.

– Не совсем.

– Что ещё?

– Ты как?

– Лучше всех. Не видно?

Видно. Даже очень. Она по определению тут лучше всех. И симпатичнее всех, но не в том суть.

– Ты это… ― чёрт, почему мне всегда с таким трудом даются адекватные объяснения? Полная ахинея получается. ― Короче, если кто что вякать будет, мне скажи. Разберёмся.

Скептицизм плавно перетекает в недоумение.

– И кто же, что и о чём должен вякать?

– Кто знает. Тут у каждого второго вместо мозгов сено. За ними не станется.

Слабая улыбка понимания, наконец, мелькает на миниатюрном личике.

– Какое очаровательное зрелище: Виктор Сорокин смущён. Можно сфоткать на память?

– Да никто не смущается, ― растерянно чешу репу. ― Просто я ж наверняка не знаю. При мне не базарят, очкуют.

– По поводу чего? А. Ты, наверное, про свой стремительно остудившийся пыл и недельный игнор?

– То есть, сплетни всё-таки ходят?

– Сплетни ходят всегда. Они были до тебя и будут после. Это единственное развлечение здесь: обмусоливать тех, кто не вписывается в ограниченный мирок зажравшихся идиотов. Ты ещё этого не понял?

– Понял. Потому и кулаки постоянно чешутся.

– У меня не чешутся. Знаешь, почему? Потому что я не страдаю манией вбивать в других свою правоту. Достаточно того, что я её знаю.

– Так тебе и не надо ничего делать. Я сделаю всё сам. Ты только пальцем ткни.

– Ты что, в защитники ко мне набиваешься? А куда девалось: "ни тебе, ни мне это не нужно"?

– Это другое. Речь ведь не о свидании больше.

Неправильная формулировка. Ой, неправильная. Вижу по стёршейся улыбке. Словно тряпкой мокрой прошлись.

– Верно. Больше не о свидании. Мы закончили?

– Да погоди, ― ловлю её за запястье. ― Ты на это тоже не злись. Я действую в твоих же интересах.

– Отличный довод. Очень внушительный. Всё?

Твою ж мать! Как сложно разговаривать с бабами. Оттягиваю её от двери, закрывая собой единственный путь отступления. Теперь только через мой труп. Или окно, но не думаю, что она решится сигать со второго этажа. Хотя кто знает эту птичку.

– Сильно обиделась, да? ― вопрос не вопрос. То ли утверждение, то ли закрепление понимания.

– Конечно, нет, ― ехидно кривятся. ― Меня ж каждый день опрокидывают. Привычное дело.

Понятно. Сильно. А со стороны и не скажешь.

– Сорри. Я не хотел. На эмоциях был.

Марков тогда конкретно вывел из себя. А что самое мерзкое: несмотря на ублюдскую подачу он был в чём-то прав. Нехрен нам с ней даже пытаться что-то мутить. Ни ей, ни мне пользы это не принесёт. Слишком разные социальные статусы. И её заклюют, и я ничего дать ей всё равно не смогу.

– Бывает, ― понимающе кивают. ― Значит, предлагаю и дальше делать вид, что мы не знакомы. У тебя это отлично получается.

Не соглашусь. Паршиво у меня это получается. Неправдоподобно.

– Может, мне тебя связать? ― в очередной раз ловлю её при попытке бегства. Теперь уже за плечи. ― Ты способна хоть минуту спокойно постоять? ― с тяжёлым вздохом, Чижова скрещивает руки на груди и переключается на разглядывание потолка. Задрала нос, пожёвывает губу и тихонько отстукивает туфлей по паркету в такт тикающей секундной стрелке настенных часов. ― Что ты делаешь?

– Ты же велел стоять. Вот и стою. Скажешь, когда закончим.

У меня, кажется, глаз начинает дёргаться. Понятия не имею, почему всё ещё нахожусь здесь, вместо того, чтобы, в сердцах послав её, свалить первым. Может, потому что она именно этого и добивается, желая поскорее отделаться от меня. А, может, потому что я… сам этого не хочу. А чего тогда хочу?

А хз.

Не знаю.

Поэтому пока она старательно избегает зрительного контакта, я, наоборот, пристально всматриваюсь в неё, очерчивая невидимый контур частично отвернувшегося от меня лица. Начиная от упрямого лба с собравшимися на нём складками и заканчивая горделиво вздёрнутым подбородком.

На порозовевших влажных губах, которые Алиса не перестаёт грызть, задерживаюсь особенно долго. Садистка, терзает их нещадно. Нервничает? Нервничает. Пульсирующая венка на виске и рвано вздымающаяся грудная клетка выдают скрытый нервоз. Но держится стойко, я бы даже сказал ― с вызовом.

По инерции, мало отдавая себе отчёта, тянусь к распушившейся косичке. Несколько прядей уже вылезло, падая на щеки. Смахиваю их, за что получаю вопросительно округлённые глаза, всем видом спрашивающие: и что ты делаешь?

А что я делаю?

Ответ тот же: не знаю.