Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

– Да врежь ты ему по яйцам! ― когда Сорокин пропускает один удар за другим, слышу чей-то сердитый вопль и уже было радуюсь дельной идеи, пока с опозданием не понимаю, что кричала… я. Точнее как понимаю: замечаю, как на меня ошарашенно таращится Костя.

Видимо, Витя меня услышал. Потому что, намеренно открывшись, улучает момент и со всей силы заезжает "Острому Когтю" между ног. Тот складывается пополам, после чего остается лишь отправить его в отключку не менее "грязным" приёмом из разряда "добить лежачего".

Бой заканчивается, и Сорокина, объявив победителем, под свист и довольное улюлюканье отпускают с ринга.

– Я, конечно, не привык настолько топорно работать, но признаю эффективность такого метода, ― усмехается он мне окровавленным ртом, переводя дух и влезая в кроссовки, которые пришлось снять перед поединком. ― А ты оказывается та ещё кровожадная мелочь.

Вспотевший, изрядно помятый, с новыми ссадинами и разрастающейся на теле гематомой, которая завтра станет фиолетовым материком, но целый и в сознании. Господи, спасибо.

Саму сразу как-то отпускает. И сердце перестаёт колоть, и говорить снова получается. Да просто жить резко снова появляется желание. Впервые за последние десять минут делаю полноценный глубокий вдох.

– Раз бои проходят без правил, значит, и понятия морали в них тоже не существует, ― логично замечаю я. Особенно если вспомнить, что несколько минут щуплый парнишка победил здоровенноно "кабана" исключительно потому, что, запрыгнув на соперника, едва не выдавив ему глазные яблоки.

– Как бы да, но я всё же стараюсь не доводить до откровенной жести. Но этот меня достал, ― подтирая бордовые подтёки с губ, шипит Витя, трогая запястье. ― Фак. Ну только руку об него сломать не хватало.

– Дай глянуть, ― Яна тут как тут. Ощупывает покрасневшее место с умным видом. ― Не прибедняйся. Всего лишь растяжение.

– Да уж чувствую.

– Ща перебинтуем и будешь как новенький.

Она не только швея, но и ходячая аптечка? Судя по объёмной косметичке с медикаментами, которую достаёт из рюкзака, лежащего на длинной деревянной скамье, каких всегда полно в спортзалах.

Меня снова накрывает волной удушающей ревности, когда та, усадив его на эту самую скамью, обрабатывает перекисью кровоточащие ссадины. Как собственнически прикасается к нему, не видя запретов. Как склоняется так близко, что…

Отворачиваюсь, чтобы не видеть, впиваясь ногтями в собственную кожу. Не могу.

Сорокин, видимо, замечает это, потому что, мягко отстранив Яну, подходит ко мне, чуть прихрамывая.

– Поможешь? ― протягивают мне бинт. Благодарно киваю, но внутри трясучка не проходит. ― Всё хорошо?

– Нет.

– Слишком трешово?

– И это тоже, ― признаюсь, не очень умело наматывая эластичную ткань на его кисть. ― Но не в том дело.

– А в чём?

В том, что он не понимает, насколько это неприятно: видеть, когда до него дотрагивается другая. Неважно, под каким поводом. Важно, что у неё по определению больше привилегий, чем у меня. И я… ничего не могу с этим сделать.

– Помнишь, я говорила, что не согласна быть на втором месте?

– Помню.

– Не забывай об этом, пожалуйста.

Витя не отвечает. Просто наблюдает за мной. Внимательно и беззвучно.

– Ну чё, записывать тебя во второй тур? ― подходит к нам деловитый Костя, тыкаясь в планшете и даже не понимая, насколько он не вовремя.

Второй?!

Прикажете мне снова проходить через это?!

– Алис, ― тихо зовёт меня Сорокин, потому что я не поднимаю головы, на нервяке дожидаясь ответа. ― Тебе пора домой.

Не такого.

– Ты издеваешься? ― сердито вскидываю на него глаза. ― Мы вроде вот только что…

– Нет, Алис, ― смотря куда-то "за меня", мягко перебивает он, меняясь в лице. ― Тебе действительно лучше поехать домой.

Вопросительно оборачиваюсь, не понимая, что так зацепило его внимание и… коленки наливаются слабостью, вынуждая осесть.

Папа?!

_________

[1] Хлеба и зрелищ (лат.)

Глава восемнадцатая. Я тебя не люблю

POV СОРОКА

– Папа! Что ты здесь делаешь?

Алиска ловит лютую панику. Да и не она одна. Меня присутствие её бати в подобном заведении тоже не сильно радует. И вопрос на языке вертится схожий. Правда в немного другой формулировке: какого, нахрен, хера?

Естественно, объясняться, вдаваясь в подробности, ни с дочерью, ни тем более со мной не собираются. Там по одному только взгляду видно, что дело дрянь.

– На выход, ― коротко кивают на лестницу, ведущую с подвала на первый этаж.

Адресовано это, конечно, не мне, но с плохим предчувствием я всё равно иду следом за Чижовой, покидая жужжащий улей. После гула, насиловавшего барабанные перепонки, тишина пустынной улицы спального района, освещенного холодным фонарным бликом, едва ли не оглушает.

В нескольких шагах от технического выхода, аккурат на углу безлюдного пустыря хозяина дожидается чёрный мерс с не выключенными фарами и скучающим за рулём водителем.

Григорий Васильевич красноречиво распахивает перед дочерью заднюю тонированную дверцу.

– Садись.