Плохиш для хорошей девочки

Чуть порозовев, Анна Георгиевна бросила осторожный взгляд в сторону дочери. Та, усевшись на табуретку, потянулась за куском ветчины и попросила у Али два сырника. Те скворчали на плите, разнося по кухне упоительные ароматы творога. Агата мечтала налить в блюдце побольше сгущённого молока и поскорее переодеться в какое-нибудь красивое платье. Занятия сегодня наконец-то вернули в центр, и ей не терпелось пройтись с Данилом по заснеженной улице.

– Вернёмся к этому вопросу вечером, – проговорила Анна Георгиевна, промокнув губы салфеткой. Аля ответила кивком и бросила свою чашку в раковину. Агата, не поднимая головы, спокойно уплетала сырники….

* * *

– Почему Алевтина Михайловна зовёт тебя Шумелкой?

Ноябрь медленно подползал к своей середине, но осень со слякотью, грязью и дождями закончилась ещё две недели назад. Вчерашний снег шёл всю ночь и намёл сугробы выше человеческого роста. Коммунальщики работали с восьми утра, но к полудню разгребли только центральные улицы. Весь город застыл в жутких пробках, и Зое Альбертовне пришлось пролезать между прутьями калитки, чтобы открыть центр.

Агата вытянула губы трубочкой. Она сидела у Данила на коленях, и он нещадно щекотал её за голые бока и поясницу. Все платья Аля куда-то спрятала, и Агата, как обычно, обидевшись и устроив няне бойкот, из вредности натянула на себя белый укороченный джемпер и брюки с низкой посадкой.

– Я не отстану. – Данил поцеловал её в шею, плавно поднимаясь губами к мочке уха. – Так что признавайся.

Последняя фраза Агате не понравилась, и она, спрыгнув с его колен, отошла подальше и упёрла руки в бока. Аля, сама того не ведая, подставила её мощно. И зачем только Агата сто раз говорила ей держать при Даниле рот на замке и забыть уже про эту дурацкую кличку?

– Эй. – Даня подошёл ближе и снова заключил её в объятия.

Агата сконфузилась. О своих детских проказах она рассказывать не любила, но Никифоров вцепился в неё хуже любого клеща.

– Ладно. Мне было тогда года два или три. И я очень часто пела песню про мышку-шумелку.

– Это что за песня такая?

Агата выдавила полустон-полувздох.

– Шумелка-мышь. Деревья гнулись.

На секунду Данил задумался, а потом расхохотался на всю учебную аудиторию.

– Подожди-ка... Я, кажется, что-то такое видел «ВКонтакте».

– Мугу. – Агата снова вытянула губы трубочкой. – Мне порой кажется, что там половину с меня списали. Правда, мама любит говорить, что это не только из-за песни. Будто бы в детстве я надувалась как мышь на крупу каждый раз, когда мне в чём-то отказывали, потому и стала Шумелкой.

От хохота Данил едва стоял на ногах.

– А мне нравится Шумелка, – в конце концов произнёс он. – Пожалуй, я буду звать тебя также. – На такое заявление Агата, естественно, прищурилась и надула щёки. – Точно! Ты – вылитая Шумелка. А ещё жёлтый дутыш.

Жёлтый цвет был у Агаты любимым. Она обожала всё, что хоть как-то было с ним связано. Особенно цветы. Тюльпаны, нарциссы, лилии, золотой шар… Последний вообще приводил её в какой-то неописуемый детский восторг, от которого у неё дрожали колени. Золотой шар Агата предпочитала даже дорогущим голландским розам, и, узнав об этом, Данил поклялся оборвать следующим летом все жёлтые цветы, которые вырастут на даче его крёстной.

– Я решила бросить танцы!

Поднявшись на цыпочки, Агата впервые озвучила эту мысль вслух. Та не давала ей покоя вот уже две недели, но всё равно оставалась просто мыслью. Сегодня Агата позволила ей обрести голос.

– Уверена?

Данил посерьёзнел, как по взмаху волшебной палочки. В его глазах не было ни осуждения, ни разочарования. Наверное, он уже давно ждал от неё чего-то подобного.

– Уверена.

– А что скажет твоя мама?

– О, мама скажет много чего, а сделает ещё больше. Может и под замок посадить, но я всё равно больше на танцы не пойду. Если понадобится, даже голодовку устрою.

Данил обхватил её лицо руками и приблизил к себе.

– В крайнем случае я всегда смогу залезть к тебе в окно с пиццей и тортом.

Агата засмеялась. Уж в чём-чём, а в этом обещании она не сомневалась ни капли.

* * *

Проснулась Агата в четыре утра от криков и возни в комнате матери. Кричала явно Анна Георгиевна, но не ругалась, а как будто стонала и плакала. Это показалась Агате странным. Она никогда не видела мать плачущей, даже в тот вечер, когда та стала брошенкой, а оттого решила, что крики и стоны – последствия не слишком-то приятного сна, и через пять минут снова благополучно задремала. Но ненадолго. Спустя какое-то время всхлипы и плач повторились. Позже к ним добавился голос Али, а потом  громко хлопнула входная дверь.

Отбросив подушку в сторону, Агата нехотя встала и побрела к матери. Анны Георгиевны и Вадима в комнате не было. Только Аля, которая в пёстрой ночнушке и наброшенном сверху халате, судорожно сдирала с кровати бледно-голубую простынь. Приглядевшись, Агата заметила на ней алое пятно, по форме напоминающее динозавра величиной с мужскую ладонь.