Плохо быть мной

Да мне и не очень хотелось в это верить. В храм я пришел не за этим. И даже не потому, что мне было негде жить. Я пришел сюда, чтобы укрыться от той боли, очаг которой находился где-то в районе Четвертой улицы — там, где располагалась квартира Полины. Я пришел в храм, чтобы уехать от этой боли в Бруклин.

Подошли отец Серафим с Джейсоном, моим будущим соседом по бруклинской квартире. Джейсон — ширококостый янки с безоговорочно располагающей к себе улыбкой и копной белых волос. Если бы он был женщиной, то калифорнийской блондинкой. В церкви он стоял в самом дальнем углу даже не в молитвенном, а медитативном состоянии, сопутствующем разговору с Богом. Иногда отец Серафим ставил его на клирос читать каноны, апостол, но у Джейсона это не очень хорошо получалось, потому как он делал это истово, не заботясь о том, как звучит.

Такая же внешность была у его старшего брата, женатого на негритянке с длинными дредами. У них было трое детей-мулатов, жили они в Бронксе, в том же Бронксе он работал с трудными подростками, которых там, само собой, хватало. При взгляде на его уверенные повадки и плечи становилось понятно, почему эти головорезы, которые даже не уважают собственной жизни, уважают его, и почему эта почти невозможная работа ему хорошо удается. Всякий раз, когда мы с ним разговаривали, он утверждал, что у его младшего брата не все дома. Это преподносилось как шутка, но я видел, что он лукавит не до конца. Пожалуй, и правда в отношении Джейсона к религии было что-то фанатическое. Но то же можно было сказать практически про каждого в этом приходе, почти сплошь состоявшем из новообращенных американцев.

— Джейсон очень рад, что вы будете жить вместе, — улыбнулся мне отец Серафим. — Он знает, что ты испытываешь временные трудности…

— Временные трудности — знак того, что после них начнется светлая полоса, — сказал Джейсон так убежденно, что я сразу поверил, что так оно и будет.

Отец Серафим протянул мне рекомендацию в центр для людей с умственными отклонениями.

— Эта работа для тебя, Миша. Я тебя достаточно знаю, у тебя получится. У тебя добрая душа, люди в центре это почувствуют. И у них есть чему научиться. Каждому бы такое непосредственное отношение к жизни и такую внутреннюю чистоту, — энергично заключил он.

Мы с Джейсоном вышли из храма. Погода была солнечная, но холодная — ранняя весна. Листья на деревьях только-только намечались. Мы поехали в Гринпойнт, польский район Бруклина.

Разница между районом, в котором мы вышли из метро, и тем, в котором я обретался последние месяцы, была разительная. Мы переехали даже не в другой штат, а в другую часть света, в страну третьего мира. Или — только что путешествовали по горам, а теперь брели по равнине. Я шагал рядом с Джейсоном и внимательно вглядывался в виляющие попы двух большезадых латиноамериканок впереди нас.

— А здесь хорошо, — сказал я. — Я люблю Нью-Йорк.

— В Сан-Франциско лучше, — тихо ответил Джейсон.

— Сан-Франциско? — Я удивился. — Чем же там лучше? Разве там такая же продвинутая тусовка, как в Нью-Йорке? Далеко не уверен…

— Там есть холм, поросший лесом, в нескольких милях от городка Платина, — продолжил Джейсон все так же тихо. — Очень красивый.

— Да? — неуверенно откликнулся я, не до конца убежденный, что мы говорим на одну и ту же тему.

— Там стоит монастырь Германа Аляскинского. Иногда литургии проходят под открытом небом. Там чувствуется настоящая святость. Я иногда бываю в монастыре, и нет места, где мне было лучше. Чувство, будто вернулся домой.

Я машинально продолжал следить за бедрами латиноамериканок. Мы прошли мимо, и я обернулся на перекресток, где девушки болтали с остановившими их парнями. Жизнь увлекала меня в направлении, в котором я не был готов двигаться. Но я был не против.

Квартира была на чердаке и состояла из одной маленькой комнаты, разделенной перегородкой на две части. Джейсон зашел в ту, где находился матрас, мне он предоставил отделение с кроватью. Он дружелюбно приветствовал меня с матраса, как будто заметил в первый раз.

— У меня протестантская семья, — сказал он. — Но я с детства ощущал нашу религию недостаточной и выхолощенной. В колледже сразу увлекся востоком, стал изучать буддизм…

— Буддизм, — с удовольствием подхватил я. — У нас в колледже это было чуть не повальное увлечение. Почти каждый съездил в Индию в год между школой и колледжем. В комнатах, где они курили марихуану, висели буддистские плакаты. Ну, у настоящих буддистов это, наверное, не так поверхностно…

— А по-моему, и у настоящих кошмар, — добродушно ответил Джейсон. — Каждый сам создает себе какое-то подобие Бога, и каждый сам себе что-то вроде Бога. А православие… Не так много мест в мире, — сказал он, переждав, — где бы я удобно, как в последнее время, себя чувствовал. Даже в месте, которое называется моим домом, мне не спокойно. Только в церкви мне кажется, что я пришел домой и там бы мог быть всегда…

Мы оба молчали.

— А я не был пионером, — неожиданно для самого себя объявил я. По-моему, он не понял, что я сказал.

— Нет? — спросил он.