Плохой ребенок

Я продал свой дорогой ноутбук и купил старый стационарный компьютер. Все, что он мог делать без длительного зависания, так это выводить на экран набираемые мной буквы в «ворде». Мне этого было достаточно. Оставшаяся сумма выходила чуть меньше моей месячной зарплаты, и это позволило мне взять внеплановый отпуск, за свой счет, разумеется.

Я работал над бестселлером.

За этим занятием катастрофически быстро пролетел весь месяц, но я не сделал и половины запланированного объема. Ничего удивительного: месяц – не тот срок, за который пишется роман, как бы бойко ни шла работа.

Кроме того, в один прекрасный момент выяснилась новая проблема. Мне было скучно писать его. Скучно до безразличия. Я понимал – так дело не пойдет. Какими бы прагматичными ни были мои цели, подходить к этому процессу спустя рукава нельзя. Иначе ничего хорошего не получится. Я не собирался вкладывать в эту ересь душу, но и бездумно набивать текст без оглядки на стиль, на мотивацию героев, на логику их действий по ходу развития сюжета тоже было невозможно.

Я подходил к написанию бестселлера серьезно, удушив в себе еще на стадии зародыша вредоносные мысли о том, что сварганить подобную книженцию можно быстро, легко и непринужденно. Нет, нельзя. С таким подходом я с большей вероятностью произвел бы не бестселлер, а бульварное чтиво, вроде тех, что продаются в мягкой обложке на стеллажах возле касс в супермаркетах. А это далеко не лидеры продаж, это мусор.

Если я не буду способен отличать одно от другого, если в моем восприятии книги эти не будут отличаться друг от друга по качеству, значит, я кретин, и стать автором романа, разлетающегося по свету миллионными тиражами, мне не светит никогда.

Однажды я сказал об этом Линнет, и она привела отличную аналогию, которая была ей ближе и понятней. Для человека, далекого от живописи, нет никакой разницы между работами примитивистов и детской мазней. И если этот человек решит, что и он способен сотворить шедевр, не уступающий по уровню мастерства картинам Руссо, его ждет жестокое разочарование в себе и в мире в целом: его «детские» каракули никому не будут нужны.

Я все это понимал и был серьезен в этой работе, как не был серьезен никогда прежде. Ни к одной из своих книг я не подходил ответственней, чем к своему будущему «бестселлеру».

И тем непреодолимей делалось это препятствие в виде безграничной скуки, овладевающей мной во время написания текста. Скука есть главный враг при создании хорошей книги. Ибо победить ее невозможно. Вовлеченности нет. Глаза не горят, время не летит с бешеной скоростью, а тянется, как состав товарного поезда. Ты пишешь: «она была красива» и долго и бессмысленно смотришь на эту строчку. Нужно бы расписать, что это за расплывчатое «красива», но тебе плевать на героиню, плевать на ее красоту, плевать на читателя, которому ты собираешься скормить это уродливое «красива». Ты прекрасно знаешь, что таким описание внешности оставлять ни в коем случае нельзя, и начинаешь выдавливать из себя: «у нее были вьющиеся каштановые волосы, пышные губы, длинные ресницы…» Мама дорогая, уж лучше оставить просто «красива». Ты перечитываешь несколько последних страниц и, скривившись, безжалостно удаляешь их.

Не было во мне желания писать это. Я не условный «Кассл» и не получаю удовольствие от описания роковых брюнеток в красных платьях и брутальных альфа-самцов с мартини в одной руке и пистолетом – в другой.

Вот оно! Вот то, о чем я говорил. Какие «роковые брюнетки»?! Что еще за «мартини в одной руке, пистолет – в другой»? Это же и есть та самая низкопробная макулатура, которая ничего общего с хитами продаж не имеет.

«Отличай их, брат, отличай. Отличай, скотина ленивая, зевает он, писать ему скучно. Пиши, сволочь. И отличай!»

Слабое, как вскоре выяснилось, знание материала вкупе с абсолютным нежеланием вникать в него основательно и серьезно естественным образом привело к тому, что к концу первого месяца работы над бестселлером, после вычитки текста, мне пришлось удалить свыше половины написанного. Более того, изучая теоретическую сторону вопроса, я перестал улавливать связь между романами, ставшими мировыми хитами, и массовым читательским спросом. Будто какой-то генератор случайной раздачи славы пыхтел на полную мощность. И только этот генератор был, есть и будет тем «богом», которому стоит молиться, если хочешь урвать свой кусок пирога, но только молиться, ибо это все, что в твоих силах. Подстроиться под его алгоритм невозможно, он неисповедим в выборе любимца.

Однако не все было так безнадежно. Правила игры существовали; быть может, стали более размытыми, но они существовали. А ускользали они из виду опять же по причине того, что я не мог сосредоточиться на том, чем занимался. Потому что всем сердцем, всем своим естеством я не любил эту новую книгу. Это необходимо было исправлять.