Плохой Ромео (ЛП)

— Почему все женщины в моей жизни стремятся мучать меня.

Я наклоняюсь и целую его в щеку, за что вознаграждаюсь намеком на улыбку.

Оставшееся время застолья проходит быстро, я потрясена удивительными яствами, которые приготовила Мэгги. К тому времени, когда я заканчиваю, я едва ли могу двигаться. Мой бедный, вздувшийся желудок словно находится одновременно и в Аду, и в Раю, и я проклинаю годы, в течение которых мама заставляла меня есть жалкое подобие еды, среди которой нут был священным блюдом, а все вкусное, как например, масло или соль считались смертельным ядом, который нужно избегать во что бы то ни стало.

Когда Мэгги подает десерт, она расспрашивает меня обо мне и моей семье, и, хотя я обычно боюсь так открыто о себе рассказывать, она мне не кажется любопытной. Ей просто хочется узнать девушку своего сына.

Пару раз я замечаю, как она наблюдает за нашим общением с Холтом, и взгляд у нее такой же оптимистичный, какой появлялся у моей мамы, когда она пыталась сделать из меня вегетарианку. Надеюсь наши отношения с Холтом сложатся лучше, чем мои краткосрочные отношения с соевой индейкой и рисовой кашей.

Что касается Холта, мне нравится наблюдать как он взаимодействует со своей мамой и сестрой. Они с Элиссой без умолку ссорятся, но это выглядит добродушно, несмотря на его усилия казаться козлом. А то, как он ведет себя со своей мамой, вызывает во мне все виды сентиментальности.

Говорят, что по тому, как мужчина обращается со своей матерью, можно понять, как он будет обращаться с тобой. Если это правда, меня ждет королевское обращение.

20

ОТЧАЯНИЕ

Через четыре дня выходные в честь Дня Благодарения заканчиваются, и мы возвращаемся назад в Весчестер. Холт едва успевает открыть дверь моей квартиры, как я набрасываюсь на него и целую, вкладывая в поцелуй все свои чувства.

Он удивленно роняет сумку, и мы едва ли не спотыкаемся о нее.

— Кэсси, не спеши…

— Не говори мне не спешить, — говорю я, толкая его с близкого расстояния на диван. — Четыре дня, Итан. Четыре дня бесконечных ласк, прерванных оргазмов, и семейной драмы. Время, когда надо было не спешить, прошло. А сейчас, пожалуйста, заткнись и поцелуй меня.

Что бы он ни собирался ответить, я приглушаю это поцелуем, потом сажусь на него и зарываюсь пальцами в волосы.

Он ощущается невероятно. Его вкус изумителен. Это выше моего понимания, как мужчина может быть столь сладок на вкус.

Я понимаю, что вышла из-под контроля, но это он делает меня такой. Наши выходные с его семьей прошли очень весело, несмотря на некое напряжение, которое чувствовалось в присутствии его папы. Но само нахождение в непосредственной близости от него двадцать четыре часа в сутки, было сексуальной пыткой. Между прогулками по достопримечательностям с его сестрой и семейными приемами пищи, нам редко удавалось оставаться наедине. А когда все-таки удавалось, он всегда останавливался до того, как мы переходили к самому интересному. Все выходные превратились в один длинный раунд томительных прелюдий, и если он не перестанет прерываться и как можно скорее не даст мне хоть какое-то облегчение, то состоится восстание таких девичьих прелестей, которые он еще не видел. Напряжение во мне натянуто туже, чем последняя подтяжка лица Джейн Фонды³⁶, черт побери!

— Снимай рубашку. — Я осыпаю его лицо поцелуями, потом покусывающими движениями спускаюсь вниз по шее, потому что знаю, как сильно его это заводит.

— Подожди… Просто… Ох, черт…

Я кусаю точку на изгибе его шеи и плеча, и потом жестко присасываюсь. Его бедра так неожиданно подаются вверх, что он едва не сбрасывает меня с колен.

— Господи, Кэсси!

— Рубашку! Долой!

Я хватаюсь за рубашку и сдергиваю ее через голову. Его волосы выглядят так, словно я оглушила его электрошокером. Учитывая то, как сейчас воспламенены мои нейроны, я вполне способна на это.

Когда я откидываю его рубашку в сторону, она задевает светильник сбоку от нас и тот падает на пол, разбивая фарфор на кусочки.

Он ненадолго отстраняется, чтобы оценить ущерб.

— Ты разбила светильник.

Я двигаю бедрами.

— Замолчи. Светильник не важен. Раздеться, вот что важно.

Неумелыми движениями я расстегиваю свою блузку. Он говорит что-то в знак протеста, но я все равно срываю ее с себя. Она приземляется на пол рядом со светильником, оставляя меня в одном только лифчике. Я прислоняюсь своей грудью к его груди и облегченно выдыхаю. Мне хочется зацеловать его всего. Я начинаю с шеи, обнажая соленость и сладость его кожи, и двигаю своими бедрами, чтобы тереться об него.

Оххх, он так тверд и идеален. Все части его тела имеют потрясающий вкус, и я задаюсь вопросом, так же ли хороша на вкус та самая часть его тела.

При одной лишь мысли об этом, во мне возникает еще большее отчаяние, и мне необходимо получить хоть какое-то облегчение, пока я не вспыхнула пламенем.

— Штаны, — говорю я, но звук едва ли похож на слово. Больше напоминает лошадиное рычание.

— Что? — Он творит нечто потрясающее с моей грудью.

Я едва ли способна сейчас формулировать слова, но все же пытаюсь.

— Холт, во имя всего святого, сними свои чертовы штаны!