Потом огурец и зелень. Зелень мелко-мелко. Огурец – крупно. И кинзы две веточки – слишком пряная.
Все это смешать в большой тарелке, сбрызнуть бальзамическим уксусом, и сверху – айсберг свежей брынзы.
И съесть. Через рот. Или даже не съесть, а просто создать и любоваться красивой едой.
Лена слушает Лешу. Думает о том, что сегодня за весь день закинула в себя какой-то пластмассовый бутерброд. Даже не поняла, с чем. Это неправильно. Ты то, что ты ешь.
Сейчас, пока что, Леша ест питательные смеси, но уже скоро он будет есть красивую еду.
И обязательно покорять горы. Играть в футбол. И танцевать.
Слово «нет» придумали люди, которые боятся.
Лена выходит в коридор.
Там девчонки играют в забавную игру.
На лоб крепится карточка с каким-то словом, и все видят это слово, а ты – нет. Но на время игры ты – это слово.
У одной девочки на лбу написано «я малина», у другой «я принцесса», у третьей «я круассан».
И надо задавать вопросы, чтобы понять, что это за слово. Кто я?
– Девчонки, можно с вами? – спрашивает Лена.
Они кивают, Лена прикрепляет карточку на лоб. Она не знает, кто она.
– Я съедобное? – спрашивает Лена.
– Да, – улыбаются девчонки. Им лет по двенадцать – пятнадцать.
Девчонки все очень красивые. Какие-то утонченные, неземные.
Болезнь отняла у них волосы, брови, ресницы и румянец, истончила кожу, разрисовала ее прожилочками вен.
Но… Но они не испорчены болезнью. Они красивы сквозь нее.
– Я ягода? – спрашивает девочка напротив Лены.
– Нет.
Это такая вдохновленная естественность. И эти глаза. Глаза подростка, который уже не ребенок. И что-то важное понял про жизнь.
Что жизнь – такая хрупкая штука, которая достается не всем и не всегда надолго. И надо ее не забывать ценить.
– Меня едят сырым или надо готовить?
– И так, и так.
И эти глаза. Глаза, которые… Два океана вселенской мудрости и принятия.
Девочки хотят быть девочками. Наряжаться. Делать прически. Красить реснички. Губки. Но они – в больнице. Ресничек нет. Волос нет.
Поэтому – сережки. Сережки очень важный аксессуар. Он про жизнь. Он про то, что: «Я хочу нравиться, я же девочка» и «Ну и что, что я в больнице? Я же вылечусь!».
– Я живая? – спрашивает Лену девочка, у которой написано «я – носорог».
– Ты живая, – говорит Лена и сглатывает комок, подступивший к горлу. – Ты живая, девочка. Ты – живая!
Лену вызвали, она уходит, не доиграв.
Снимает карточку со лба, на ней нарисован подсолнух. Она улыбается, ей нравится этот цветок.
Лена считает, что в жизни все правильно. Не всегда справедливо, но всегда – правильно.
Она работает там, где лечат детей, болеющих смертельными заболеваниями. Лечат. И не всегда вылечивают.
И у ее собственных детей серьезная генетическая поломка, редкое орфанное [1] заболевание. Но Лена все равно считает, что в этом мире все правильно.
Этот мир идеален. Это надо понять и принять, тогда получится дышать.
Все к лучшему и все правильно.
Звучит как наивный статус из социальной сети…
Или жизненное кредо человека, который в этой жизни очень глубоко разобрался.
Болеющие дети – это несправедливо. Несправедливо, но все равно правильно. Никто не обещал справедливо.
Лена не верит в богов, придуманных людьми. А в глобальном смысле в Бога верит. В того, кто придумал этот идеальный мир.
У самой Лены два брака и три дочери.
Она рожала девочек через каждые десять лет.
«Тридцать лет школы подряд», – шутит Лена.
Дома – вечная школа, на работе – вечная школа.
Учить и учиться – главные жизненные глаголы.
У Лены есть звание «Учитель года». Никто не удивился: это заслуженная, честная и выстраданная награда.
Лена честно любит детей.
Дети растут, но для родителей не перестают быть детьми. Дети – это вечные страхи за их судьбу.
Лена поняла: беззаботности не существует. Существует пониженный уровень тревожности.
Но не тут, в онкоцентре. Тут зашкаливающий родительский страх.
А какие тут мамы! Какие мамы!
Они каждый день живут в обнимку со страхом, что их ребенок может умереть. И плачут в коридоре. А в палату к дочерям и сыновьям входят с улыбкой.
– Все по плану, новости отличные, – говорят.
Не важно, что сказал врач, важно, как эту информацию донести ребенку. «Все по плану» – это все равно, что «ты не умрешь» и «все будет хорошо».
И ребенок, чья кожа желтого цвета, который весит в два раза меньше, чем должен, кивает: «Да-да, значит, скоро это закончится, и я выздоровлю». Отличные новости.
«Мам, дай надену сережки…»
Лена считает, что нельзя ни о чем жалеть. Ни о чем, даже об ошибках. Это же твои ошибки. Полюби их, ведь это ступенечки к тебе сегодняшней.
Не предавай саму себя прошлую этой ненужной жалостью.
Прими свой путь как оптимальный и единственно верный, а разбитые коленки и шишки – как цену, не заплатив которую не дойти до пункта назначения.
Лена выглядит очень гармонично. Как человек, который что-то понял о жизни. Она сама свои инсайты никому не навязывает, но, если ее спросить, охотно поделится. Расскажет, как двенадцать лет назад узнала о сложном генетическом заболевании своих детей и как шла к принятию и благодарности через сопротивление и отрицание.
Она живет с обнаженным сердцем.
Тонко слышит и остро чувствует.