«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний

Медленно ползли дни.Я о революции узнал так: в феврале (марте) меня охватила острая тоска по родине. Я ходил по длинным женевским улицам, глядел на высокие дома и чувствовал себя пленником за тюремной решеткой.

Красиво отливало серебром Женевское озеро, величественно блестела белизной вершина Монблана, зеленели Плен–Пале и Бастион, но сердце мое стремилось на родину. Мне все время вспоминались родные места — Кура, Мгацминда и улицы Тифлиса… Вспоминалась тихая деревня—виноградники, поля и леса. С вершин гор нитями спускаются тропинки, а на склонах приютились одноэтажные, крытые дранью домики.

В селе тихо. Только иногда откуда‑то с горы донесется старческий голос:

— Эй, Иакинте! А–у-у! Не слышишь, бичо? Ау- у–у!

— Ау–у! Что надо? — откликнется с. другой горы юноша.

— Иди ко мне, скорее.

И снова—тишина.

Голос родины звал нас. Мы слышали его и наяву и во сне. Он не давал нам покоя, манил, звал.

Я жадно следил за газетами. Сердце трепетало при каждом новом известии о выступлениях пролетариата в России.

Мы ждали.

И вот в одно солнечное утро…

Я направился в университетскую библиотеку, чтобы прочитать критические письма Анатоля Франса.

В раздумье я шел по улице Каруж. Неподалеку заметил двух товарищей со светлыми сияющими лицами; они вели оживленный разговор. Увидев меня, оба засмеялись.

Не понимая, в чем дело, я нахмурился и подошел к ним. Увидев мое лицо, они захохотали.

Я уже хотел было рассердиться на них.

— Не знаешь?.. Ты ничего не знаешь?.. — вдруг набросились они на меня.

— В чем дело? — сердито спросил я.

— В России революция! Николай отрекся от престола! — в один голос ответили оба, — Если не веришь, поди купи газету и все узнаешь…

Я стремглав помчался к площади, где обыкновенно продавали газеты.

Еще издали увидел газетчика и, приближаясь к нему, услышал: «Требуйте газету «Трибуна»! Революция в России! «Трибуна»… Революция… — Трибуна»! Революция…»

Эти слова для продавца газет были так же малозначащи и безразличны, как и любые другие, и выкрикивал он их так же, как любую другую сенсацию.

Я подбежал к нему, схватил газету. Вместо пяти сантимов, сунул ему десять и повернул обратно. Развернув газету и пробежав ее, я убедился, что революция — свершившийся факт.

Я весь задрожал.

Читая газету, время от времени оглядываюсь по сторонам. Эти давно знакомые мне улицы, витрины и многоэтажные дома предстали передо мной как будто во сне!

Краткое телеграфное сообщение о революции в России я перечел несколько раз.

Кто‑то ударил меня по плечу. Только теперь я очнулся. Рядом со мною стоял, улыбаясь, товарищ.

— Дождались‑таки!.. Стало быть, едем в Грузию.

— Едем, едем! Как же, обязательно едем! — воскликнул я.

— Сомневаюсь я только, чтобы союзники — Франция и Англия — пропустили нас в Россию через свою территорию.

— Почему?

— Ясно почему! С приездом революционеров в Россию революция еще более углубится и общи к с союзниками боевой фронт ослабнет. А это, конечно, не в интересах Антанты.

— Правильно! Мы должны разжечь воину гражданскую.

— В том‑то и дело! Поэтому Антанта пропустит только социал–патриотов!

— А что же нам делать?

— Не знаю! Сегодня вечером в «Народном доме» назначен митинг. Придешь?

— Конечно!

…Вечером в большом зале «Народного дома» собрались старые эмигранты — народники, члены первых социал–демократических групп, бежавшие из Сибири и с каторги, старые социалисты–революционеры, польские социалисты, молодые эмигранты, — и все они целовались и плакали от радости. На собрание пришли и те, кто десятки лет жили в эмиграции и, потеряв всякую надежду на возвращение в Россию, давно уже числились гражданами Женевы.

Вот старик. Еще молодым бежал он от когтей самодержавия и приехал в Женеву. Он — старый террорист. Его партии давно нет, она распалась, его товарищи давно уже покоятся в холодной сибирской земле. Быть может, еще остался кто‑нибудь из них в живых и томится в глухой и холодной сибирской тайге, но они все давно потеряли связь и ничего не знают друг о друге. И вот они, быть может, встретятся снова. Вот другой! Старый социал–демократ. Его ровесников–товарищей также нет в живых. Но он вернется на родину!

В этом зале собрались многие представители разных партий и групп, боровшихся с самодержавием. Всеони бежали в Женеву, нашли здесь приют и защиту. Сегодня они вновь ожили. И до них дошел зов Родины.

В зале давка. Уже негде сесть. Шумно. Люди, радостно улыбаясь, перекликаются друг с другом, поздравляют, пожимают руки.

Раздается звонок, и председатель открывает собрание. Но его никто не слушают. Все кричат:

«Да здравствует Российская революция! Да здравствует Учредительное собрание!..» Председатель опять звонит, призывает к тишине И предлагает почтить вставанием память борцов, погибших за революцию.

Все встают. Воцаряется гробовая тишина. И вот среди тишины медленно, с благоговением бархатный баритон запевает:

Вы жертвою пали в борьбе роковой,

Любви безграничной к народу…

То тут, то там раздаются подхватившие песню голоса, потом их поддерживают со всех сторон зала, и постепенно голоса сливаются в единый могучий хор:

Вы отдали все, что могли за него.