Площадь Борьбы

Все стеснялись, потому что мама Кати Мотыльковой никак не хотела уходить, с улыбкой рассматривая гостей. Для нее это тоже был большой праздник — праздник возвращения к обычной жизни: день рождения, пирожные из служебного буфета, конфеты, чай в чашках с блюдцами, принаряженные девочки, мальчики в отглаженных рубашках — война все еще шла, но было ясно, что теперь можно на что-то надеяться.

В общем-то, все и надеялись, передвигали флажки на карте, слушали радио. Фронт был уже настолько далеко, что теперь не нужно было заклеивать бумагой стекла крест-накрест, чтобы они не лопнули от взрывной волны, не нужно было наглухо зашторивать окна, чтобы ни одна щелочка света не могла просочиться наружу. (Последний налет случился летом сорок третьего года.) Мама Кати Мотыльковой так разволновалась, что подходила к каждому гостю и тормошила.

— Мальчики, девочки! — громко смеялась она. — Послушайте, ну что же вы сидите? Это же праздник, праздник! Пойте, танцуйте. Ну хотя бы рассказывайте что-то!

Наконец, все как-то разбрелись, и Соня Норштейн оказалась на кухне вместе с Симой Каневским, куда они вдвоем принесли грязные тарелки и чашки с недопитым чаем. Эта квартира — отдельная и трехкомнатная — поражала его, он вспоминал их две комнаты в большой коммуналке и думал, что завидовать нехорошо, но все равно завидовал.

Эти мысли он сформулировал в вопрос:

— Соня, а у тебя есть отдельная комната? Как у Кати? — спросил он.

— Нет… — ответила та, складывая чашки возле раковины. — Нашу квартиру разбомбили.

— А где же вы живете? — удивился Сима.

— В ней и живем, — она загадочно улыбалась.

— Это как?

— Ну так. Пострадала только одна комната. Мы все вещи оттуда вынесли. Это был папин кабинет. Теперь живем с мамой во второй. А папа на фронте. Он военный корреспондент.

Она задумалась, стоит ли ему рассказывать про сожженные книги. Может быть, он захочет взять какую-то их часть?

Она понимала, что как бы ни спасала эти книги, как бы бережно ни перекладывала их с места на место, мама рано или поздно их выбросит. Они не годились для нормальной, мирной, человеческой жизни, для обычной библиотеки. А ей было их жалко.

Но Сима показался странным мальчиком, хотя и красивым, и она не стала ничего говорить.

Мама Кати Мотыльковой, наконец, решилась покинуть гостей, Катя быстро поставила грампластинки, все ринулись в большую комнату танцевать, а Сима остался на кухне.

Именно в тот момент ему в голову пришла шальная мысль, что этой девочке он подарит своих белых мышей, всю мышиную семью — на день рождения. Или на какой-то другой праздник, например, на 1 мая.

Девочка показалась ему необычной. Она не смеялась, когда другие ржали, только тихо улыбалась, она коротко и точно отвечала на вопросы, у нее были огромные глаза и очень красивое платье, и он понял, что влюбился. Он стал вспоминать, что знает на эту тему от друзей, обрывки дурацких грубых слов носились в его голове, но он понимал, что надо еще с ней поговорить, чтобы она его хотя бы запомнила.

Улучив момент, он подошел и задал еще один вопрос.

— А где вы были, когда в квартиру попала бомба?

Вопросы он задавать умел, за каждым вставала прямо-таки бездна продолжений, и все же он ей чем-то не нравился…

— Мы в эвакуации были, в Чистополе. А где же еще?

— Мы тоже были в эвакуации, — сказал он. — Только в Барнауле.

И добавил:

— Меня там на станции забыли.

Уже намереваясь от него оторваться, где-то забиться в этой необъятной квартире в уголок с книгой (не ожидала, что будет так скучно), она вдруг остановилась.

— Как это «забыли»?

Вместо того чтобы рассказывать ей откровенно и взахлеб, он пожал плечами.

— Просто забыли. Ну… потом нашли.

Она тоже пожала плечами, повинуясь безотчетному желанию его позлить.

— Не понимаю.

Он тоже пожал плечами.

— Ну, просто поезд взял и отошел, а я остался, вот и все… Ну неважно… — сказал он, прервав затянувшуюся паузу. — Давай потанцуем, а?

И она пошла читать книгу, отрицательно качнув головой…

Мама пришла за Соней ровно в девять, как и договаривались. Соня шла, завернутая в пуховый платок, как маленькая бабушка, трескучий мороз окутывал улицу, дома, сизый морозный свет падал с неба вниз, мама держала ее за руку, как трехлетку, они торопились на трамвайную остановку, потому что пропустишь трамвай, а следующий когда, но ей все не давал покоя этот мальчик.