Площадь диктатуры

Незаметно для себя, Горлов задремал и вздрогнул, услышав, как его зовут.

- Не вставай, - сказала Лариса, придвигая к нему столик. Она села на другую кровать напротив него и взяла чашку с дымящимся кофе.

- Почему ты не ешь? Никогда такого не пробовал, ужасно вкусно, сказал Горлов, откусывая бутерброд с рыбой.

- Поморы солят ее по-особому: добавляют сахара, а соли совсем немного. Называется - семужный засол, - сказала Лариса, не отводя от него взгляда. Я так много хотела тебе сказать, а, когда встретились, не знаю, что говорить. Будто все забыла, будто все из головы выветрилось. Глупо, да?

- Я где-то читал, как в гостинице к знаменитому писателю вечером зашла горничная. Выходя утром, вздохнула: "Так и не поговорили!" - улыбнулся Горлов.

- Скажи, как ты ко мне относишься?

- А ты?

- Нечестно на вопрос отвечать вопросом.

- Нечестно предавать и обманывать. А все остальное в любви - честно, сказал Горлов.

- Разве ты никого никогда не обманывал и не предавал?

Он вспомнил о жене, и на мгновение стало стыдно.

- Если разобраться, то окажется, что обманывал. Врал каждый день, по несколько раз. Можно сказать, вся жизнь - это череда мелкого вранья. Но по большому счету - никого. Надеюсь, что никого - помедлив, ответил он.

- А меня? - Лариса смотрела на него пристально и не мигая. Вокруг ее глаз проступили припухлость и краснота, будто она долго плакала.

- Еще не успел, просто времени не было, - пытаясь отшутиться, ответил Горлов и, увидев на ее лице, что сказал что-то не то, быстро добавил: "Я тебя люблю, очень люблю".

- И я тебя люблю! - воскликнула она. - Не могу понять, почему так произошло, но это и неважно.

Горлов почувствовал, что самое важное в ее словах ускользает от него. Но прошел миг и все вытеснило нетерпение, от которого высохло в горле и часто забилось сердце.

- Иди сюда, - внезапно охрипшим голосом сказал он и отодвинул в сторону стоявший между ними столик. Горлов хотел что-то сказать, но будто спазмом сдавило горло. Он обнял ее за шею и притянул к себе, а она, похоже, ждала оказаться рядом с ним. Ее губы и руки сами нашли то, что искали, и все случилось так быстро, будто иного не могло быть. Она двигалась гибко и сильно, будто за глотком воздуха рвался выплывающий из глубины ныряльщик.

- Я - твоя, твоя, вся твоя, - повторяла она все чаще и громче, но вдруг заметалась будто хотела освободиться от его тяжести, вскрикнула и тут же обмякла, безвольно уронив руки с его плеч.

* * *

Они уснули в тесном переплетенье и, одновременно проснувшись, счастливо улыбались друг другу, не в силах и не желая пошевелиться. Наступало утро. Под потолком меркла голая, в желтых потеках лампочка, но она была почти незаметна - толстую наледь на окне между рамами пронизывало ровное, голубое свечение, и только вверху, где стекло отпотело от их дыхания, окрасилось низким солнцем.

- Господи, мне же через полчаса надо быть в самолете, - вдруг спохватилась Лариса, но только теснее прижалась к нему. Ее губы были влажными и теплыми.

- Теперь я понял, что значит "сладкий поцелуй" - не отрываясь, шептал Горлов. - Что значит, слаще меда...

Но прошло больше получаса, прежде чем они начали торопливо одеваться, и Лариса, не глядя, скидывала в наплечную сумку все, что попадалось под руку.

Горлов закашлялся от резкого морозного воздуха, едва они выбежали на улицу. Край багрового солнца чуть выглядывал над низкими, белыми сопками, небо вокруг было темно-синим и только с одного края чернело глубиной. Дул сильный сухой ветер, понизу завивалась поземка, и Лариса на ходу кутала лицо в меховой воротник.

- Мы забыла твои сапоги, - Горлов остановился, заметив на ней узкие туфельки лодочкой.

- Пойдем, нет времени, - Лариса настойчиво тянула его за руку.

- Подожди, я точно помню, вечером на тебе были сапоги, - возразил он.

- Я их отдала...

- Кому?

- Дежурной. За отдельный номер. Она давно просила такие. Пойдем же скорее.

- Как только прилетим, я куплю тебе такие, нет - вдвое лучше. В "Березке", в "Альбатросе"*, из-под земли достану, - торопливо говорил Горлов, на бегу доставая из кармана паспорт и деньги.

* * *

Лариса села рядом, едва самолет оторвался от земли. Положив ладонь в его руку, она прижалась лицом к его плечу, и сквозь ткань пиджака он чувствовал теплоту.

- Не боишься, что твои девчонки об тебя языки перетрут? - сам себе улыбаясь, спросил Горлов.

- Уже! Даже командир изумился. Что, говорит, с тобой приключилось? Я помолчала, помолчала, а потом брякнула: "Влюблена!"

- Он не спросил, в кого?

- И так ясно! Вчера на твои деньги в ресторане так поужинали, что едва медконтроль проскочили. Валька - тихоня-тихоней, а вчера тебя на четыреста рублей обманула. Я заметила, когда ведомость подписывала.

- Ну и на здоровье! - махнул рукой Горлов.

- Она так и сказала: "Ему все равно, а нам для здоровья полезно". Но все-таки они справедливые, мою работу между собой разделили и нас устроили, что вокруг - никого.

Она вдруг подняла голову и посмотрела ему в глаза:

- Скажи, как ты ко мне относишься?

- Я тебя люблю! - не раздумывая, ответил Горлов, снова поразившись глубокой синеве ее глаз.