Площадь диктатуры

После нескольких лет пребывания за границей московское сидение каждый день с девяти утра до шести вечера - было нудным и вязким. Отношения в центральном аппарате ПГУ** были запутанные и сложные, сослуживцы смотрели друг на друга с подозрением, настороженно, выискивая малейшие ошибки и просчеты. Иногда Суркову казалось, что его окружают одни враги. Практически не было возможности подумать, побыть наедине с собой. Вскоре после приезда в Москву Суркову дали однокомнатную квартиру, полностью обставленную стандартной мебелью, была даже посуда и набор кастрюль со сковородками, но даже дома он не мог полностью расслабиться.

Как-то он заметил, что за ним следят. Поначалу взволновался, но, осторожно расспрашивая приятелей, узнал, что наружное наблюдение ведется за всеми: за некоторыми постоянно, а за большинством периодически, по три-четыре дня в месяц. Приходилось регулярно ходить на партсобрания. Они длились по несколько часов монотонно, как сезон дождей в Южной Азии. Сурков чувствовал постоянное напряжение, и его одолевало странное ощущение нереальности окружающего.

Пребывание в Москве продолжалось двух лет, пока один из начальников не намекнул, что дальнейшему продвижению мешает холостяцкое положение Суркова. Досадный пробел в своей биографии Алексей Анатольевич ликвидировал быстро и радикально посредством внимательного анализа личных дел студенток Института иностранных языков. В результате как бы случайного знакомства он женился на выпускнице английского отделения, дочери второго секретаря Тюменского Обкома, которая была счастлива получить московскую прописку без всяких хлопот с папиной стороны.

Не прошло и трех месяцев, как Сурков получил назначение, о каком и мечтать не смел: советником посольства в Лондоне. Место считалось одним из самых престижных, попасть в Англию стремились многие, но выпало - Суркову.

Был, правда, слушок, что не обошлось без вмешательства тестя, а заместитель начальника ПГУ Крючков, курировавший тогда европейское направление, так тот прямо сказал: "Партия - великая направляющая сила. Направит, куда надо, если состоишь с ней в близком родстве".

Перед отъездом Суркову пришлось два месяца отлежать в госпитале. Ему сделали несколько пластических операций, изменив черты лица, и приучили к новым двигательным стереотипам, чтобы никто из прежних знакомых не опознал его по походке или характерным жестам.

Но Лондон стоил таких жертв! Дипломатический паспорт, положение руководителя резидентуры - Сурков сравнительно быстро занял эту должность вернули ему душевное равновесие и почти утраченный за время, проведенное в Москве, интерес к жизни.

Конечно, не бывает меда без ложки дегтя. Положение Суркова напрочь исключало возможность завести легкую интрижку на службе, тем более - за стенами посольства. Но это его не слишком тяготило. Постепенно Сурков открыл для себя множество способов доставлять себе удовольствия помимо женщин. Он научился распознавать и ценить хорошие вина, стал настоящим знатоком кулинарного искусства и навсегда отказался от сигарет, сменив их на легкие голландские сигары. Постепенно Сурков пристрастился к дорогим английским костюмам, тонкой итальянской обуви и шелковому белью, но заключительным аккордом, своеобразным апофеозом его самоусовершенствования стало умение наслаждаться каждой свободной минутой.

- Ничто не ценится так дешево, и не стоит так дорого, как время! часто повторял Сурков, но мало кто понимал, что он имеет в виду.

За годы, проведенные в Лондоне, Сурков стал большим джентльменом, чем натуральные британские лорды, и законченным, убежденным сибаритом. Хотя если бы кто-нибудь осмелился назвать его так, то вызвал бы обиду и возмущение. Ведь в русском языке слово "сибарит" звучало так же оскорбительно, как "педераст"!

Ко всему прочему Сурков сумел значительно пополнить свой тайный банковский счет, поскольку единолично курировал особо деликатную линию загранразведки - финансирование братских и дружественных партий, а также всевозможные фирмы "друзей", несчетно расплодившиеся в 80-х годах.

Начало судьбоносных перемен он воспринял без особых эмоций. Горбачев ему нравился, и, - что немаловажно, - симпатия была взаимной. С будущим прорабом перестройки Сурков познакомился во время первой зарубежной поездки только что назначенного секретаря ЦК. Их деловая беседа длилась почти час, вдвое дольше намеченного и продолжилась за ужином в одном из ресторанов, куда Горбачев приехал поздно вечером, нарушив все мыслимые инструкции и нормы протокола.

Поэтому Сурков не слишком удивился, когда осенью 86-го года его вызвали в ЦК и предложили возглавить Ленинградское управление, второе по важности и значению после Московского.

Конечно, сниматься с насиженного места не хотелось, но делать было нечего. К тому же Сурков понимал, что на загранработе у него не было перспективы роста, и возраст уже не вполне соответствовал неписаным правилам их ведомства.