Площадь отсчета

Преступников первого разряда, Верховным уголовным судом к смертной казни осужденных, а именно: полковника князя Трубецкого, поручика князя Оболенского… коллежского асессора Пущина, даровав им жизнь, по лишении чинов и дворянства сослать вечно в каторжную работу… Нижеследующих преступников того же первого разряда и к той же смертной казни Верховным уголовным судом осужденных, по лишении чинов и дворянства сослать в каторжную работу на двадцать лет и потом на поселение, а именно: Коллежского асессора Кюхельбекера по уважению ходатайства его императорского высочества великого князя Михаила Павловича; Штабс–капитана Александра Бестужева по уважению того, что лично явился ко мне с повинною головою…

Преступников второго разряда, Верховным уголовным судом осужденных, — к политической смерти с положением головы на плаху и к ссылке вечно в каторжную работу, а именно: капитан–лейтенанта Николая Бестужева 1‑го и штабс–капитана Михаила Бестужева по лишении чинов и дворянства сослать вечно в каторжную работу… Преступников третьего разряда, Верховным уголовным судом осужденных, — в каторжную работу вечно, а именно: подполковника Батенькова по лишении чинов и дворянства сослать в каторжную работу на двадцать лет и потом на поселение…

Наконец, участь преступников, здесь не поименованных, кои по тяжести их злодеяний поставлены вне разрядов и вне сравнения с другими, предаю решению Верховного уголовного суда и тому окончательному постановлению, какое о них в сем суде состоится. Верховный уголовный суд в полном его присутствии имеет объявить осужденным им преступникам как приговор, в нем состоявшийся, так и пощады, от нас им даруемые, и потом обратить все к надлежащему, куда следует, исполнению. Правительствующий Сенат, со своей стороны, не оставит доклад Верховного суда и настоящие по оному постановления издать совокупно во всеобщее известие. На подлинном собственною его императорского величества рукою подписано тако:

Николай».

ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ, 13 ИЮЛЯ 1826 ГОДА

— Как это может быть сентенция? — спрашивали они друг друга. — А когда был суд? Неужели нас уже судили?

Они все, первый разряд, 31 человек, набились в узкий зальчик комендантского дома, где их ранее допрашивали и где большую часть места занимал выставленный покоем стол, крытый красным сукном. День был солнечный, и большой масляный портрет покойного императора Александра во весь рост, висящий над столом насупротив окна, горел бликами и слепил глаза. За столом теснились судьи, много судей. Генералы в форме, в орденах, члены совета, многие из них старики, в екатерининских парадных мундирах, в пудре, члены Синода в священнических одеяниях — десятки лиц. И все они смотрели на осужденных. Одни искали среди них знакомых — или отводили глаза, когда находили, многие просто с любопытством глазели, как в зверинце, наводили золотые лорнеты. А осужденные, которые провели все эти месяцы в одиночках, щурившиеся от непривычно–яркого солнца, ошалевшие от многолюдства, наконец увидевшие друзей, испытывали странный подъем чувств, целовались, радостно пожимали руки в толпе. Ради сегодняшнего дня их не заковали — это было как праздник. Почти все они с четырнадцатого числа и до недавнего времени считали, что никогда не подадут руки Трубецкому. Но сейчас, когда его высокая сутулая фигура возникла в дверях, к нему так и бросились знакомые.

— Сергей Петрович, князь, идите к нам! Сюда!

И Сергей Петрович, точно так, как все они, был счастлив увидеть своих товарищей, обнимал всех по очереди, целовался, как на Пасху. Это был момент какой–то неизвестно откуда взявшейся в этой комнате чистой радости. Они с трудом угомонились, перестали разговаривать, чтобы заслушать сентенцию.

Никому не известный молодой человек в модном фраке, выбранный на эту роль ради звучного голоса, с видимым удовольствием от важности момента начал зачитывать. И последнюю фразу он прочел на подъеме, так же радостно, после того, как все собравшиеся были перечислены по именам и званиям, после того, как вины их были скороговоркой названы: казнить… отсечением головы.