Площадь отсчета

Николай, вернувшись на площадь, сразу увидел, даже в начинающихся сумерках, насколько больше стало мятежников. Московский полк стоял сейчас в центре, с его правого фланга угрожающе темнела толпа гренадер, слева виднелись светло–серые мундиры моряков. И из этой плотной людской массы вылетал сухой беспорядочный треск и одиночные вспышки выстрелов. Мишель, который со времени своего неудачного посольства притих и съежился в седле, назвал брату имена офицеров, которых он узнал среди мятежников. Он видел среди них Оболенского, который особенно громко распоряжался. Оболенский был старшим адъютантом генерала Бистрома. Неужели и Карл Иванович с ними? Они с Мишелем командовали дивизиями в его корпусе. Карл Иванович? Все попытки узнать, где он, были бесполезны. Пока Николай видел, что из всех гвардии генералов, которые утром собирались во дворце, один только Бистром не был на коне и не помогал ему. Николаю все–таки было отрадно, что самый старший чин среди заговорщиков, полковник Трубецкой, на площади отсутствовал, однако, если у них есть в запасе такой солидный генерал, положение куда серьезнее. Еще Мишель узнал молодого князя Одоевского, который вчера только дежурил в карауле Зимнего. Это было даже смешно! Заговорщикам не было никакой нужды ополчаться на дворец — они могли еще ночью, имея своего человека в страже, войти внутрь и перерезать сонных. Николай в сотый раз искал логику в поведении мятежников — и не находил ее. Его это раздражало — он не мог строить свою стратегию, не понимая мотивов поведения противника. Что касается солдат, то они палили все чаще и чаще — пока что в воздух, особенно московцы, которые стояли на холоду дольше всех. К ним ездил генерал Воинов, но вернулся с тем же результатом, что и Мишель: немец–лицеист, чьего имени Мишель так и не вспомнил, тоже стрелял в него, но пистолет его снова дал осечку.

Николай не представлял, чем это может кончиться. Вокруг мятежников стоит большая толпа разномастного народу, сказывают, много пьяных. С наступлением темноты эти люди начнут безобразничать. Сие неизбежно. На исаакиевской стройке — неограниченное количество камней и поленьев. Все это пойдет в ход. Переговоров они не хотят — стреляют в парламентеров. Нападать сами не решаются. Как их вынудить разойтись? Видимо, все эти мысли беспокоили не только Николая, потому что принц Евгений, который был на полкорпуса лошади позади него, рядом с Бенкендорфом, тут же ответил на этот вопрос.

— А не попробовать ли кавалериею, Ваше величество?

— Наверное, попробуем, — задумчиво согласился Николай и шагом поехал осматривать поле боя. Он испытывал сейчас живейшее беспокойство. Короткий декабрьский день истаивал на глазах. Уже сейчас, в третьем часу, сгущалась враждебная синева сумерек. Еще немного, а далее… тьма и скрежет зубовный. Пока что всего только разбито столько–то витрин на Невском, да побито столько–то чиновников, да ограблено столько–то лавок, доносил полицмейстер Шульгин. А что они сделают потом, добрые жители Северной Пальмиры, почуявшие пьянящий воздух свободы? Это будет пострашнее пуль.

Как и в прошлый раз, появление царя на площади вызвало вспышку активности мятежников. Стали кричать громче, неразборчиво — в основном мат, улюлюканье. По нему дали несколько залпов, со стороны забора полетели камни, снежки. Кто–то в свите негромко выругался по–немецки — кажется, с принца Евгения сбили шляпу. Лошадь Николая спокойно вела себя под выстрелами, только на каждый звук вздрагивала ушами. Было бы нехорошо, если бы она нервничала, подумали бы, что он боится. Впрочем, какая разница, что они сейчас думали. Для кавалерии, кажется, узковато, но можно попробовать.

КОНДРАТИЙ ФЕДОРОВИЧ РЫЛЕЕВ, 3 ЧАСА ПОПОЛУДНИ

Кондратия Федоровича никогда так не предавали. Даже если бы Сергей Петрович донес на них, даже если бы их всех арестовали на квартирах, чего они накануне так опасались, подобный поступок хотя бы был объясним. Но Трубецкой просто не пришел. Во всей мировой истории не было подобного случая! Оболенский вяло предлагал атаковать дворец, но уже сейчас было понятно, что приниматься за это поздно. Ко дворцу согнали саперов, стало быть, планируют строить укрепления для батарей. Значит, отходить? Но куда? Рылеев видел, что толпа рано или поздно начнет бузить, взял с собой Пущина и пошел уговаривать людей разойтись. Их не слушали, начался беспорядочный крик, кто–то смачно плюнул в него, попал на воротник шубы. Пущин быстрым боксовым приемом вломил обидчику с левой руки и собирался бить еще. «Постой, Иван, оставь его, пусть он скажет за что?» — упрашивал Рылеев. В этот момент он услышал сзади страшный крик, обернулся: всклокоченный Каховский стоял с ножом в руках над каким–то лежащим на земле офицером.

— Петр, что ты делаешь? — Рылеев подбежал к нему, пытался схватить его за руку с ножом.

— Дай мне добить эту свитскую сволочь, — кричал Петр, — это шпион, и я его зарезал!

Офицер неподвижно лежал на боку, поджав колени к подбородку.