Площадь отсчета

Евгений Оболенский, отнекиваясь отсутствием боевого опыта, все же принял на себя руководство восстанием. Рылеев исчез, Трубецкой так и не пришел, руководили все по очереди, а так как на три тысячи солдат приходилось около 30 офицеров, командиров хватало. Солдаты сетовали на холод и безначалие, но пока слушались. Евгений понимал, что надо всем уговориться об общих действиях, но так не получалось: каждый из них не мог отлучиться со своего маленького участка фронта, опасаясь новой атаки конницы.

— Господа, через пять минут, ежели не будет атаки, военный совет под памятником, — кричал Евгений. Николай Бестужев подавленно молчал — он видел, что время безвозвратно упущено и уже ничего не сделаешь. Александр Бестужев предлагал дождаться темноты и атаковать, Иван Пущин считал, что надо подождать еще помощи.

— Солдаты говорят, что семеновские рядовые присылали к ним человека: сказывали, как стемнеет, начнут подходить, — говорил Иван.

Вильгельм смотрел на своего школьного друга с восторгом: как же славно он командует своими солдатами, сразу видно — настоящий боевой офицер. Он был в статском, но солдаты каким–то чудесным образом слышали в его голосе правильные нотки и беспрекословно выполняли его приказы. «Каре… к кавалерийской атаке… становись… Ружья на пле–чо!»

Вильгельм, чуть не танцевавший перед строем в высшей стадии возбуждения, радостно подхватил: «Ружья на плечо! Ружья на плечо!» Иван обернулся, взял его за шиворот и отшвырнул как котенка. Вильгельм не возмущался: он понимал, что не надо соваться под руку людям, занятым столь серьезным делом. Война! Он еще во время войны собирался бежать из Лицея на фронт! Ах, славно! Вдруг он понял, что в поведении его товарищей что–то изменилось — все замолчали и смотрели прямо перед собой. Очков у него не было, он видел какое–то смутное движение в стане врага, но не мог понять, что там происходит.

— Ультима рацио, — тихо сказал Иван. — Прощай, брат.

— Что это? — изнемогал Вильгельм, — ради бога, скажите, что это!

Он не видел, как тесные ряды преображенцев, стоявших против них через площадь, аккуратно расступились на две стороны и в образовавшемся пространстве появилось две, нет, выкатили еще одну — три пушки. Он не видел черные отверстия в дулах этих пушек, которые были направлены прямо на них со ста шагов. Он не видел кучки всадников за пушками, он не видел белого лица мелко крестившегося пальщика, он не видел, как царь, опустив глаза, наматывает себе на руку конец повода — до боли наматывает, он не видел, как… но это же невозможно, правда?

— Что у них там? — повторял Вильгельм.

— Надо броситься вперед, отбить у них орудия, господа, — кричал Оболенский, — захватим батарею!

Никто ему не ответил. Все как завороженные смотрели на пушки. Это продолжалось бесконечно — они стояли и смотрели, а потом над одной из них заколебался бледный огонек фитиля.

— Не сдадимся! — кричал Евгений, — они не будут стрелять по своим!

Колонна молчала.

— Ура, ребята!

Колонна молчала. И в этот момент с оглушительным грохотом, со свистом у них над головами рассыпалась картечь, брызнули куски камня с фасада Сената. Это был первый залп. Впереди над пушками расцвел султан оранжевого дыма. Люди, лепившиеся над площадью, между сенатских колонн, гроздьями посыпались вниз, гулко падая на камни.

— Бегите, братцы! — кричал Пущин. Над ними висел плотный, осязаемый крик, толпа завыла, бросаясь в стороны, потом настиг второй залп — уже прицельно по ним. Колонна, в сумерках черное сплошное тело, разбилась на отдельные вопящие обломки, люди бегали и сталкивались. Вильгельм метался в этом обезумевшем вихре, думая только о том, как удержаться на ногах, его толкали, теснили, его носило в разные стороны, он чувствовал под ногами мягкие кучи, он видел кровь, которая расплескалась веером по пьедесталу памятника, он скользил ногами по черным пятнам, растекающимся по заснеженной мостовой. Мимо него проплыло в толпе бледное лицо Миши Бестужева.

— За мной, ребята, — кричал Бестужев. Солдат вынесло за ним в сторону набережной. — На лед, на лед! — кричал Бестужев. Новая густая колонна пыталась сформироваться на белом льду. Вильгельм растолкал бегущих, полез, путаясь длинными ногами, через парапет. И еще один залп. Под ногами кто–то выл тонким голосом, катаясь по камням.

— На крепость! Мы пойдем на крепость! — перекрывая вой и крики, командовал Миша Бестужев.