Площадь Разгуляй

И вот скребут, подонки, по старым сусекам. Выскребают – кого бы еще на немецко–фашистских оккупантов списать? Прикидывают, сколько еще мертвых душ продать можно, благо по–купатель косяком прет? Он на покойниках, да и на памяти их, на боли сердец живых по навсегда ушедшим свое благополучие обустраивает, точно зная, какой виноватый склонится перед компенсационным вымогательством, а какой… хорошо бы – только в рожу плюнет, как большевики десяткам миллионов ими казненных.

Слух идет: немцу — сволочи — обвинение: бросил, гад, в 1941–м и 1942–м по лесам и болотам северо–запада России миллионы трупов советских солдат! Да так, посегодня, не подобрал, не похоронил по–людски, нехристь… Говорят еще: счет ему, немцу, представят за сто десять тысяч солдат–штрафников, что сгнили в задраенных трюмах Бакинского этапа на Волге в 1943 году из–за… пиратства фашистской авиации в 1941 – 1942 годах.

Получается, и мои пацаны, с которыми вывески преступно перевешивал и за салом в пуню Петрика лазил, и… само кратенькое детство мое с первородством моим — товар. И покупатели — тут как тут… А все потому, что не усадили сталинщину на свободную скамью в Нюрнберге…

Глава 127.

В конце ноября 1956 года Екатерину Васильевну посетил освободившийся из заключения австриец Хейнц Шенк. Проездом он оказался в Москве. И там обратился за адресом «знаменитой балерины Гельцер» в дирекцию Большого театра: ему, в прошлом музыканту, почитателю балета, необходимо повидать великую танцовщицу. Шенку объяснили, что она давно не на сцене, что ей много лет, что она с трудом передвигается и что, наконец, она слепа. Поэтому никого не принимает. Но Шенк очень просил. Кроме того, совсем недавно прошел необычайный партийный съезд, после которого бывшему зэку отказать было неудобно. Адрес дали.

Почему–то очень взволнованная Екатерина Васильевна вызвала меня. Ухватила мой рукав, сказала:

— Господин Шенк! Мне, слепой, очень трудно разговаривать с вами — незнакомым человеком. Говорить и не видеть лица — я так не могу… Мой племянник, — она тряхнула мою руку, — много лет провел там, откуда пришли вы. Говорите с ним… Я буду слушать…

Почему Шенк, чего только не натерпевшийся за свои 12 лет каторжных лагерей, почему он не бросился напрямик и без промедления в свою прекрасную страну, где его, возможно, ожида–ли близкие, выжившие в мясорубке войны? Зачем он пробился к Гельцер, которую не видел никогда и не знал? Тому была причина.

…С 1941 года Шенк служил в Финляндии, в охранном батальоне СС. 4 июня 1942 года его подразделение переброшено было в район ставки финляндского командования. Сказали: в связи с прибытием туда президента Финляндии и самого рейхсканцлера, а также из–за случившегося 27 мая в Праге покушения на Гейдриха, начальника службы безопасности Рейха.

— И точно, — рассказал Шенк, — в тот же день, 4 июня, в ставку явились президент Рюти и рейхсканцлер Гитлер… Оказалось — чтобы поздравить Маннергейма с семидесятипятилетием. Мы видели начало очень скромного торжества. Оно произошло в лесу перед штабным вагоном. Рейхсканцлер и президент Рюти поздравили Маннергейма. Поднялись в вагон. За ними прошли трое наших генералов и егеря охраны. Мой пост был в тамбуре. Там я и увидел молодого человека, тоже, видно, из егерей. И Гитлер сказал: «Густав! Вам — небольшой подарок!». Подтолкнул юношу к сразу будто засветившемуся Маннергейму… «Еще раз — мои поздравления, маршал!..»

— Рюти, Гитлер и несколько его генералов пробыли с Маннергеймом и с этим мальчиком остаток дня, — продолжал Шенк.

— После их отбытия нам устроили великолепный именинный стол, раздали подарки и возвратили в батальон. Вот за столомто, за трапезой, мы и узнали, что мальчишка в егерской форме – внук маршала от его русской жены, известной балерины Гельцер из Большого театра в Москве… Это все «по секрету» рассказал нам сам повар Маннергейма, когда мы вместе с ним хорошо-о набрались «за здоровье именинника»… Проведя долгие годы в советских лагерях, я понял, в какой страшной стране вы живете. И догадался, что должна была пережить женщина, внук которой и сын оказались в Европе. Поэтому, сказал я себе, — если выживу, обязательно найду эту несчастную мать и бабушку. И расскажу ей, что видал живым и здоровым — пусть много лет назад, это неважно, — ее внука. Что парень он — хоть куда!

Главное, что он в надежных руках своего деда. И если сам рейхсканцлер в разгар войны не забыл привезти его к деду, то сам дед многого стоит. И не только позаботится о внуке, но, если придется, защитит его… Будьте спокойны!

Какой, к черту, покой?! Первая реакция Катерины — шок!

Потрясение! Ее внук и… Гитлер! Немыслимо!.. Как только я ее не успокаивал, объясняя, что, по–видимому, иной оказии быть не могло! И Гиммлер воспользовался случаем…

— Вот! Еще и Гиммлер! — рыдала тетка. — Гиммлер и Гитлер!

Рядом с моим мальчиком… Какое несчастье!.. Какое несчастье!

— Пусть несчастье с Гитлером и Гиммлером, чем счастье со

Сталиным или с такими как «Эрнст Генри» — оборотнями, по–родившими всех этих «товарищей»!