Плоский мир

 -Но… - квадратный глаз художника расширился от удивления.

 -Да-да, вы не ослышались.

 -Нет, я все же не понимаю, как это возможно.

 -И тем не менее. - Староверцев пожал плечом, - Его отправляли в научный центр. Многие ученые склоняются к тому, что это именно изменение – обратите внимание я с самого начала употребил это слово, - а не болезнь. Он как будто больше не воспринимает это простое человеческое действие и, в результате, не может разглядеть человека, ему только остается чувствовать его.

 -Но все же я не понимаю, почему тогда программу не закрыли. Даже если нет доказательств, что связь между этими изменениями и новой системой обучения существует, - а я, положа руку на сердце, ее не вижу, - все равно никто уже не стал бы говорить о ней так доброжелательно или что-то скрывать.

 -Авторитет Великовского, его связи и государственные деньги – вот что сыграло роль. Внедрение программы продолжается, ваш дядя настолько хитер, что ему удалось убедить всех министров в необходимости ее продления. Что касается простых преподавателей, то меня, например, как человека отказавшегося подчиниться, просто уволили из университета, - Староверцев немного помолчал, а затем прибавил, - а тех, кто на первых порах готов был стать моим союзником, просто-напросто подкупили, и я в результате лишился всякой поддержки.

 -Как я уже говорил, я пока не увидел связи между программой Великовского и изменениями, произошедшими со студентом. Кстати, как зовут его?

 -Коженин.

 -Коженин? Надо запомнить эту фамилию… Так вот, - продолжал Гордеев, - если бы вы рассказали о нем подробнее, я смог бы попытаться понять вас.

 -Именно так я и сделаю, - кивнул Староверцев…

 «Все началось с того, что однажды утром я пришел к себе на кафедру и, пройдя по всей ее плоскости, увидел, что моя лаборантка Марина убирает с пола осколки керамической копилки, которую она только что по случайности разбила. Эта копилка, сделанная в виде свиньи и покрытая серебряной краской, была дорога ей как память – подарок ее первого молодого человека, артиста, которого она повстречала во время своей поездки по Швейцарии. Девушка коллекционировала монеты, и теперь они все стояли на линии ее рабочего стола. Марина была очень расстроена; я уже решил как-нибудь развеселить ее, но вдруг она сообщила, что настроение ее испорчено совсем из-за другого.

 -Копилка-то бог с ней, а вот вчера вечером утвердили новую образовательную систему, вы в курсе?

 -Нет, - ответил я.

 -Сегодня все уже занимаются по ней. Я знаю, как это отразится на всем, так что…

  Она не договорила; в этот момент я заслонил ее собою и мог видеть, как многозначительно она повела бровью.

 -Да-а-а… - протянул я, - у меня сегодня с самого утра было недоброе предчувствие.

 Однако мне все же кажется, что тогда я воспринял это как-то уж слишком отстраненно – именно отстраненно, другого слова, пожалуй, и не подобрать. Я хочу сказать… наверное, в первый момент и не смог осознать до конца, что означает это для нашего университета, а Марина поняла, поэтому и нервничала.

У линии входа в аудиторию меня встретил мужчина, которого я видел впервые; он держал чемодан, и, когда заслонил на меня, стал перекладывать его из руки в руку, как будто решал, какою из них со мной поздороваться. У меня, впрочем, не было ни малейшего желания с ним общаться, ибо я сразу понял, что он один из исполнителей новых институтских распорядков. Наконец он все же протянул мне руку, и тут я увидел, что на ладони его стоит маленькая оправа очка; внутри ее было темное стекло.

 -Наденьте очко, - попросил он.

 -Зачем?

 -Теперь в плоскости каждой поточной аудитории висит особая люстра, которая мелькает разными цветами и влияет на умственные способности студентов, стимулируя их.

 -Если она стимулирует, то почему тогда я должен надевать очко?

 -Потому что вам нужно читать лекцию.

 Что он имел в виду этим своим ответом, я понял сразу, как только прошелся по всей плоскости аудитории, в которой мне предстояло работать следующие полтора часа, - (я специально сделал это, так как меня охватили недобрые подозрения), - люстра была очень необычной формы, с разноцветными стеклышками в прорезях; кусочки света ловкими светляками проникали в глаза студентам, и у каждого из них он настолько расширился, что был похож на блюдце.

 Тут в плоскости аудитории появился мужчина, которого я встретил у входа и осведомился у меня, почему я не начинаю лекцию.

 -Боже мой, что вы наделали! – воскликнул я, - это же настоящее зомбирование!

 -Вам только так кажется, - возразил он, - я гарантирую, что после лекции каждый из них сумеет повторить материал слово в слово.

 Я ничего не ответил ему и направился к прямоугольнику кафедры; я сторонился разговора с этим человеком, и все же то, что увидел я в следующее мгновение, заставило меня снова обратиться к нему: на кафедре стояла увесистая тетрадь.

 -А это откуда здесь?