Плоский мир

— Тебе интересно знать? Это новый номер «Тру-Фолс». Ты только посмотри… это ужас, что творится у нас, — Великовский заслонил страницей глаз Гордеева, и художник, проведя несколько раз головой туда-сюда, прочитал начало статьи; сообщалось в ней о таксисте, который, будучи в нетрезвом состоянии, вчера поздно вечером задавил насмерть одного из министерских чиновников, Фрилянда.

— А я ведь слышал о Фрилянде. Это тот самый, который недавно ушел из вашего отдела.

— Ты слышал?

— Ну конечно. Я ведь разговаривал вчера с Застольным, он упоминал о нем. Ох, боже мой! — воскликнул Гордеев, перевернув страницу, — на фотографии он увидел вчерашнего таксиста, — и его я знаю. Он подвозил меня вчера.

— Ну и совпаденьице! Но ты только посмотри на эту морду, — Николай Петрович снова поднес газету к своему глазу и сам внимательно посмотрел, а потом вернул племяннику, — отъявленная свинья!

Как только Гордеев услышал эти два слова, ноги его сами собой, без всякого на то позволения хозяина, подняли тело из кресла и направились к линии двери.

— Простите, Николай Петрович, у меня есть важные дела, связанные с портретом. Мне снова придется походить по городу, — сказал он извиняющимся тоном.

— Что случилось?

— Ничего.

— Послушай, будь предельно осторожен. А то наткнешься на улице на такую вот свинью!.. С Софьей как-то был случай: она пошла к своей подруге посмотреть на коллекцию женских галстуков… — все остальное, что сказал ему вдогонку Николай Петрович, Гордеев не смог уже разобрать, ибо ушел из квадрата коридора; его бил озноб. Внизу он встретил Берестова, но как раз когда проходил мимо, тот закрыл глаз — толи это случайно вышло, толи Михаил, по какой-то неизвестной причине не хотел его видеть.

Только когда был уже на довольно длинной прямой от дома Великовского, Гордеев понял, что тело снова ему подчиняется. Как и в недавно виденном сне, он решил найти какой-нибудь институт или, на худой конец, школу, дабы расспросить об образовательной программе, но поостерегся брать такси, — а то слишком уж это было бы похоже на один фильм, который он посмотрел еще в раннем детстве и запомнил на всю жизнь, («Нескончаемый сон» из серии «Дом ужасов Хаммера» — название говорило само за себя, главный герой просыпался в собственном сне более десяти раз), — Гордееву неприятно было думать, что явь могла бы повторить сновидения или обратиться в них вовсе за счет его же собственных поступков. На школу он наткнулся минут через двадцать, но поскольку в городе их, скорее всего, было предостаточно, нельзя сказать, что Павлу так уж сильно повезло. Как только он увидел один из ее ярко-рыжих кирпичиков, со всех сторон окованный цементом, словно зуб — ортопедической пластинкой, — сразу мог судить, что плоскость этого здания воздвигли совсем недавно, и когда он зашел за главный вход, даже невзирая на то, что постоянно доводилось ему заслонять джутовую доску, скамейку или стол, Гордеев долго еще не мог побороть в себе ощущения, будто находится внутри пустого прямоугольника.

Повсюду шли занятия: когда он оказывался в очередном коридоре между двумя линиями дверей или поднимался на новый этаж, резкие голоса учителей давили на него с обеих сторон, и лишь однажды обнаружил он плоскость класса, в котором был один-единственный человек: пожилой учитель, сидевший за линией стола, — а школьников Гордеев так и не почувствовал.

— Если вы хотите что-то мне продать, можете убираться ко всем чертям — я все равно ничего не куплю, — со стороны можно было увидеть, как учитель резко встал из-за стола, точно слепой, за добрые полмили почувствовавший тонкие шорохи света.

— Успокойтесь, все в порядке. Я не коммивояжер. Я племянник Николая Петровича Великовского, приехал недавно и просто осматриваю здешние места.

— Ах… извините ради Бога. Понимаете, с этими челноками настоящая беда — мы уже хотим подавать заявление в милицию.

— Все настолько серьезно?

— Не то слово. Недели две назад к нам пожаловала дама, на вид очень приятная и безобидная, торговала ручками, маркерами и прочими письменными принадлежностями. Зашла в плоскость столовой — было два часа дня, а в это время народу там трын-трава, в особенности учителей, — все старалась всучить им какие-то ручки-корректоры, «одной стороной пишет, другой — стирает», ну что-то такое, и когда у нее ничего не вышло, с такой же милой улыбкой, как и раньше, ретировалась, — даже подозрительно, как это не забрала ее досада. Ну а минутой позже кассирша обнаружила, что у нее пропала вся дневная выручка.

— Не может быть!

— Да, да, поверьте. И самое главное, никто из нас до сих пор не может взять в толк, как это произошло: челночница даже не заслоняла трапециидальную кассу. И тем не менее это ее рук дело, кого же еще?

«А если это сделал какой-то школьник под влиянием образовательной программы?»

Гордеев не стал произносить свои мысли вслух, а повторил только, что не собирается ничего продавать.