— Я ведь не только зонт притащил с собой, но еще и колоду карт — вот с ней-то я уж точно никогда не расстаюсь. Когда неделю в карты не играю, просто со скуки начинаю помирать. Помню, мы с одним министром поехали на поезде в командировку, причем куда-то к черту на куличики, в Сибирь, а он карты просто терпеть не мог. Но я его все равно уломал, — Великовский достал из кармана пиджака пачку сигарет и открыл ее — там лежала колода, — Забавно, я это устроил, а? Футляр потерял в свое время, так не носить же их просто так — сотрутся в порошок. Но это еще не все — у меня с собой и фишки есть. Так кто захочет со мной развеять тоску?
Мы всё так и стояли, не знали, что сказать. Эта страсть Великовского была нам хорошо известна, но, слава Богу, еще никто из нас от нее не пострадал — я вообще слышал, что он больше по казино шастал. Разумеется, играть никому не хотелось, но отказываться подчиненным было неловко, он же все-таки шеф! Ища спасения, я кинул взгляд на Застольного, который уже вернулся с кухни и стоял теперь среди комнаты с чашкой в руке, но по его виду понял, что нерешительность и его не обошла.
И вдруг… положение спас Староверцев. Профессор выступил вперед и сказал (возможно даже резче, чем следовало бы):
— Нет, это исключено, извините.
Такого прямого отказа Великовский не ожидал. В мгновение ока улыбка сошла с его лица. Он воззрился на Староверцева, и их взгляды встретились.
— А что… что… тут собственно такого? Хе-хе… — он обернулся на Застольного и взял у него чашку. Отхлебнул рыжеватую жидкость и коротко облизнул губы. Его поведение и мимика изменились: он почувствовал, что дело неладно, теперь не улыбался, а ухмылялся, и то и дело бросал короткие взгляды по сторонам, — ну что же… раз такой отказ, я ничего не могу сделать… я, видно, пожаловал некстати.
— Вы ошибаетесь, просто… — запротестовал было Застольный, но Николай Петрович оборвал его:
— Вы все, наверное, правы, что отказались.
Таксист покосился на Фрилянда. Застольный испустил тяжелый вздох. Агафонова покачнулась и схватилась за пуговицу собственного платья, как будто это помогло бы ей удержать равновесие.
Великовский посмотрел на свои «Rolex».
— Знаете что?.. Пожалуй, мне пора, — и его ухмылка опять превратилась в непринужденную улыбку, на сей раз без видимой причины, — неотложное дело. Застольный, выпустите меня. До встречи, господа!
Мы еще долго не могли прийти в себя по его уходу. Агафонова так и продолжала держаться за пуговицу. Таксист зачем-то косился на Фрилянда; Фрилянд косился на Асторина, а тот… тот прижал к груди пиджак, который теперь сделался ему слишком тесен, и вдруг лицо его изменилось: он недоуменно пошарил в карманах.
— Черт возьми…
— Что-то потеряли? — вяло поинтересовался я.
— Да, свой кошелек… где же он, Господи…
— Да ладно вам кошелек! — очнулся Фрилянд, — вы хоть слышали, что он говорил?.. Намек поняли? Эта история про поезд, Господи!.. И главное то,
— Да успокойтесь вы, Фрилянд, не психуйте! — сказал Застольный.
— Успокоиться?..
Асторин все рылся в пиджаке в поисках кошелька, и тут вдруг… я понял, что и мое портмоне тоже исчезло! Раньше оно лежало в нагрудном кармане, но теперь там остался только паспорт. Я недоуменно поднял голову и сообщил всем о пропаже; и тут вдруг меня осенила догадка:
— Послушайте, проверьте, у всех кошельки целы?..
— У меня в куртке, надо посмотреть, — нахмурился Староверцев.
— У меня тоже… — сказала Агафонова…
…В продолжение следующих десяти минут выяснилось, что из квартиры Застольного пропали все деньги — и наши, и его собственные. Абсолютно все! А когда дня через три Петр Николаевич достал с книжной полки 2-й том «Холодного дома» Диккенса — в нем хранились его сбережения «на черный день», две тысячи рублей, — даже там оказалось пусто.
_________________
Асторин продолжал: